Последняя ночь колдуна - Лана Синявская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, делать нечего! – вздохнула Глаша. – Я его отвлеку.
– Это как?
– Ну, придется мне идти домой пешком. Здесь недалеко. Если я не ошибаюсь, пес пойдет за мной, а возле дома я как-нибудь проскочу в подъезд, оставлю его снаружи. За ночь ему точно надоест ждать, и он убежит.
– По-моему, ты темнишь, – Валя прищурилась.
– В каком смысле?
– Ты его что, усыновить собралась? Признавайся!
– Нет, – воскликнула Глаша, но без должной уверенности.
– Даже не вздумай! Слышишь меня? Это не для тебя. Такой крокодил уже само по себе плохо, а он взрослый, да еще подобранный на кладбище, – принялась перечислять Валя. – Ишь, лыбится, жаба противная!
– Не ругай его!
– Начинается! – горестно вздохнула Валя. – И что тебя всю жизнь на уродов тянет, а, Глашка?
Эксперимент тем не менее прошел успешно. Пес послушно пошел за Глашей. Ей даже удалось проскочить в подъезд, как она и обещала. Потом она долго слонялась по квартире, испытывая угрызения совести и выглядывая в окно. Но из окна собаку было не видно. Кое-как она убедила себя, что Валя права и они поступили правильно. Подбирать такую большую собаку страшно – кто знает, где воспитывалась и что у нее на уме.
Валя звонила узнать, и Глаша честно призналась, что все сделала, как обещала. Валька ее похвалила, велела выбросить глупости из головы и пожелала спокойной ночи.
А утром, едва выйдя из подъезда, Глаша обнаружила пса, который, несмотря на ввалившиеся бока и пропылившуюся за ночь шерсть, с радостным лаем бросился к ней.
– Ты уверен, что это та самая могила? – Он старался говорить непринужденно, но голос предательски дрогнул. К счастью, его подельник ничего не заметил. Он сам трясся от страха. Когда они готовились совершить то, что задумали, все выглядело намного проще.
Девятый день они выбрали не случайно. Рассудили, что все отправятся на поминки и на кладбище на ночь глядя никто не потащится. Место было спокойное. Они убедились в этом еще раньше, прохаживаясь каждый день возле могилы: выясняли, как часто и в какое время больше посетителей. Оказалось, что старые захоронения по соседству практически не посещают. Это было на руку.
Два человека в темных куртках, джинсах и низко надвинутых на глаза шапочках боязливо озирались возле свежего земляного холма, заваленного венками, пытаясь скрыть друг от друга собственный испуг. Они считали себя крутыми, и бояться каких-то покойников было глупо.
– Лопаты где?
– Кажется, здесь. – Тот, что помельче, вгляделся в полустертую надпись на железном памятнике какой-то древней старушки и сунулся под лавку.
Лопаты лежали в траве, там, где он их оставил накануне.
– Надо же, не сперли! – вроде бы удивился мелкий.
Второй, считавший себя за главного, усмехнулся:
– Кому тут воровать-то? Покойникам инвентарь ни к чему.
– Ну, бомжи всякие… Их здесь навалом.
– Тебя кто-то видел? – посуровел старший.
Мелкий испуганно замотал головой:
– Нет-нет, все чисто, я проверял!
– Смотри! Это называется вандализм, и за это сажают.
Мелкий фыркнул презрительно. Тюрьмы он не боялся. Он боялся покойников, точнее, того, кого им предстояло потревожить, но знать об этом напарнику необязательно. В конце концов, можно и потерпеть. Земля рыхлая, мягкая, за час-полтора они управятся, и можно будет забыть об этом навсегда. Разумеется, после того, как они получат денежки за свою работу. Денег, по его представлениям, обещали много, и эта мысль добавила ему храбрости.
Работа продвигалась споро. Вокруг – ни души. Еще бы – ночь темная, хоть глаз выколи.
До гроба добрались быстро, однако вид деревянной крышки отчего-то нагнал на обоих страху. Мелкий отчетливо слышал, как клацнули зубы напарника. У него самого так тряслись руки, что черенок лопаты прыгал, как живой. От вспотевших ладоней он стал скользким, как слизняк, и все время норовил выскочить.
– Может, курнем? – робко предложил он.
– Некогда, – огрызнулся напарник, отворачиваясь, но мелкий успел заметить его лицо, белое, как бумага.
Кое-как вытащили гроб. Из-за накиданной вокруг земли поставить его ровно не удавалось. Они пыхтели и матерились, дергая гроб туда-сюда, как вдруг крышка отскочила в сторону.
Мелкий почувствовал, как сердце подпрыгнуло до горла. Напарник, забыв про авторитет, замер рядом. Вытянув шеи, они заглянули в гроб.
Глаза покойника были открыты. В темноте он выглядел как живой и пялился на них с ненавистью.
– Черт, этого еще не хватало! – выругался старший.
– Может, не трогать его?
– Не дури, осталось самое простое: возьми то, что велено, и закопаем его обратно к едрене фене.
– А вдруг этого там нет?
– Есть. Информация точна. Ты что, струхнул, браток?
Мелкий съежился. Признаваться в трусости никак нельзя. Этот гад потом распишет все перед своими, да еще от себя добавит, что, мол, в штаны наложил со страху.
– Ничего я не струхнул. Обычный жмурик. Что его бояться?
– Ну-ну. Ладно, не трясись, я сам возьму.
Мелкий вздохнул с облегчением, еще не веря своему счастью.
Старший понял, что погорячился, почти сразу, но отступать было некуда. Стараясь не смотреть в глаза покойника, он протянул противно дрожащую руку и принялся шарить под подушкой. В тот момент, когда пальцы коснулись холодного дерева, из груди покойника с шипением вырвался воздух.
Мелкий не выдержал и заорал. Старший отпрыгнул в сторону, маскируя страх грязными ругательствами. К счастью для обоих, то, за чем они пришли, было у него в руках. Он понимал, что второй раз прикоснуться к покойнику не посмеет.
Даже не разглядев как следует находку, они наспех, кое-как прикрыли гроб, сбросили его в яму и закидали землей. От страха они работали вдвое быстрее. Венки водрузили на место старательно, в том же порядке, что и стояли. Лишние подозрения им были ни к чему.
Покончив с делом, они отнесли лопаты на другой конец кладбища, забросили их в лопухи, а сами перемахнули через забор. Все делали в полном молчании.
Первым заговорил мелкий, уже когда они, переодевшись в чистое, залезали в машину.
– Гош, – позвал он испуганно, – а, Гош! Что это с тобой?
– Чего пристал? В чем дело?
– Ты в зеркало глянь! Может, мне кажется?
Гоша раздраженно бросил взгляд в боковое зеркало автомобиля. И вздрогнул. Его прическа!.. Три дреда над правым ухом поменяли цвет. Вместо каштановых они превратились в белые.
* * *