Экзамен. Дивертисмент - Хулио Кортасар

– Ты, наверное, из тех, кто читает по две книги в день, – сказала Клара чуть насмешливо.

– Бывает и так. Столько книг издается, хорошо бы и читатели были жадны до книг.

– Одно плохо, – сказала Клара, – писатели рассчитывают на другого читателя, на того, кто носит книжку в кармане и не расстается с ней.

– Зачем же тогда тиражи по пять тысяч экземпляров? Зачем писатели пишут по пять-десять книг? Как в боулинге: за каждой новой книгой выскакивают другие. – Последние слова Уолли проговорила с улыбкой и в знак прощания губами изобразила поцелуй. Пинчо взял ее под руку, и они стали подниматься по боковой лестнице; Уолли, чуть перегнувшись через балюстраду, показывала на продавщицу сластей, а Пинчо, похоже, не соглашался на ее уговоры.

– Колоссальная парочка, – сказала Клара. – Такие жизнелюбы.

– Такие жизнелюбы, – пробормотал Хуан, – что завтра утром уже будут у себя в имении. Посмотри вон на тех, слева, нет, дальше. Женщина с голубоватыми волосами.

– Она как будто что-то скрывает, – сказала Клара. – Немножко как мы, как я. – Она сжала руку Хуана, а тот смотрел на нее и улыбался. – Хоть бы скорее прошел сегодняшний день, Хуан. Четверть четвертого, еще всего четверть четвертого.

– Всего на час меньше, – сказал Хуан. – И договорю за тебя: разве у тебя такое состояние только из-за экзамена?

Она не ответила ему, и они медленно вернулись в ложу, где репортер объяснял сеньору Фунесу, как стать акционером Национальной лотереи и к чему привела забастовка рабочих на севере страны. Едва они уселись, как свет резко погас, и господин в жемчужно-сером костюме быстрым шагом вышел на сцену.

– Театр считает своим долгом опровергнуть злостные слухи относительно физического состояния артиста, который оказал нам честь своим выступлением, – выпалил он. – Артист чувствует себя превосходно.

Кто-то – один-единственный – захлопал: один хлопок, два, три.

– Убедительно просим публику не обращать внимания на необоснованные слухи. Через несколько минут начнется вторая часть концерта. Благодарю вас.

– Никогда не мог понять, за что благодарят в подобных случаях, – сказал репортер. – А с другой стороны, у него действительно был самый настоящий обморок.

– Верим тебе, – сказал Хуан. – Знать – твоя профессия. Что ты еще знаешь?

– Ха, разное. Я скоро буду в редакции. Если хочешь, позвони мне вечером попозже, и я сообщу тебе самые последние сплетни. В фойе я видел Маноло Саэнса из «Ла Расон», и он мне вывалил целую кучу новостей насчет грибов и беспокойства в городе. Но он не слишком этим озабочен, гораздо больше его взволновало то, что рассказала какая-то сеньора о закулисной жизни артиста: и что никакой он не слепой, и что прабабка у него негритянка. Интересно, как ей удалось это пронюхать. Маноло считает, что она мифоманка и очень ловко собрала все сплетни; видно, у нее закваски газетчика гораздо больше, чем у меня, я-то родился для созерцания и для музыки. Ну, ладно, пора идти, кинуть что-нибудь в пасть секретарю редакции, хотя добыл я не так уж много.

Хуан собирался задать вопрос, но тут раздались аплодисменты. Двое служащих в париках поставили артиста на его место; тот говорил что-то на ухо одному из них, но служащий вел себя так, словно не понял. Тогда артист повернулся к другому, но результат был тот же самый.

Переглянувшись, служащие повернулись и ушли гораздо быстрее, чем было необходимо. Артист покачнулся, отступил сперва назад, словно ища защиты у рояля, потом двинулся к оркестровой яме; в ложах бенуара испуганно зашептались, зашумели. Сеньор Фунес, вскочив на ноги, замахал руками, шумно дышал; в соседней ложе завизжала сеньора, пронзительно, точно мышь, попавшая в мышеловку. Клара почувствовала, как голова у нее закружилась, и обеими руками ухватилась за бархатные перила. Люди вскакивали с мест, свет в зале замигал и снова погас. Артист поднял смычок, словно ощупывая воздух перед собою, и с видом нашкодившего сорванца вернулся на свое место. Публика еще не успела смолкнуть, а он уже играл «Партиту ре-минор» Баха.

– Во всяком случае, – пробормотал репортер, – еще двадцать сантиметров, и он бы стал газетной сенсацией.

– Не будь скотиной, – сказал Хуан. – Думаешь, он сделал это специально?

– Конечно. Тип этот, видно, с характером. Поразительно, как они его опекают, посмотри налево.

Сеньор в жемчужно-сером костюме был явственно виден за спинами служащих в париках. Стоя у приоткрытой двери цвета увядшей розы, которая вела на эстраду, они притворялись безразличными.

Аллеманда

Куранта

Сарабанда

Жига

Чакона

– Длинновато, – была эпитафия сеньора Фунеса. – И скрипка наполовину теряется, когда рояль не сопровождает.

– Разумеется, – сказал репортер, в его голосе дрожала ярость. – Гораздо лучше, когда играют все сорок скрипачей в увертюре к «Травиате».

Клара посмотрела на отца и увидела, что он доволен поддержкой репортера. Она возвращалась из Баха, словно из головокружительного путешествия. Не хотелось говорить, а лучше бы остаться здесь и сидеть много часов (чтобы только вокруг не хлопали, и артист не уходил бы и не выходил снова в сопровождении служащих в париках). Она обрадовалась, когда в антракте ее оставили одну. Погрузившись в тайну бархатных перил, она спрятала лицо в ладонях и закрыла глаза. Спать, Бах, прекрасная сарабанда, спать, Бах, спать – ей виделись звезды, пурпурные точечки; она сильнее надавила на глаза, по телу пробежала дрожь. Боязнь публики, страх. Берите билет. Какое это теперь имеет значение. Она услыхала (протекло долгое время внутри ее, может быть, она даже задремала) далекий крик, топот бегущих ног. Нет, ничто не имеет значения. Снова закричали. Обращать внимание на необоснованные слухи. Большое спасибо. Спать, взять билет. Спать.

Хуан с репортером – и сеньор Фунес посередке – гуляли по коридорам. Кто-то заметил, что надо было бы зайти в помещение с табличкой «Кавалеры», но в театре «Колон» табличка извещала: «Мужчины» —

а Пинчо с Уолли пожирали мятные пастилки —

– Че, тип-то оправился! – закричал Пинчо в восторге от того, что видит Хуана. – Мы решили: едем на машине.

– Не знаю, знаком ли ему иной способ передвижения, – сказал Хуан репортеру. – Прелестный мир: ужас перед непредвиденным здесь заглушают тем, что перестраивают планы. Никто не обскачет наших портеньо на этом маскараде построения жизненных планов.

– Ты слишком категоричен, – сказал репортер. – По сути дела, жизнь ни из чего другого и не состоит. Строить планы означает идти наперекор случаю, вспомни китайца.

– Случай не существует. Случай – это издержки наших слабостей, промахи в наших жизненных планах.

– Ах, так? Значит, землетрясение, которое накрывает тебя в постели…

– Но это – не случай, – сказал Хуан удивленно. – Это – поэзия.

Они пропустили вперед сеньора Фунеса и вслед за ним вошли в туалет. Тут было много мужчин, уже облегчившихся, одни курили и смеялись, другие сосредоточенно мыли руки и ожидали очереди воспользоваться нейлоновой расческой, висевшей на хромированной цепочке под зеркалом.