Вопрос и ответ - Патрик Несс

— Наконец-то, черт подери, — бурчит Дейви, плюхаясь на траву.

В воздухе чувствуется морозец, но зато светит сонце и на небе почти ни облачка.

— А теперь что будем делать? — спрашиваю я.

— Понятия не имею!

Я стою и наблюдаю за спэклами. Если не знать, можно и впрямь подумать, что они не умнее овец.

— Они еще тупее, — говорит Дейви.

— Заткнись.

И все же… нет, вы бы их видели!

Сидят себе на траве, без Шума, без звука, половина смотрят на нас, половина друг на друга, почти не шевелясь и время от времени цокая, ничем не пытаясь занять руки или время. Их белые лица, кажется, полностью лишены жизни. Спэклы сидят вдоль стен и молча чего-то ждут, но чего — непонятно.

— Время этого «чего-то» настало, Тодд, — грохочет голос за нашими спинами. Дейви вскакивает на ноги, и в главные ворота входит мэр. Его конь остался снаружи.

Мэр смотрит на меня — только на меня.

— Готов к новой работе?

— Он со мной неделями не разговаривает, — пыхтит Дейви по дороге домой. У них с па последнее время не все гладко. — Все одно твердит: «Следи за Тоддом» и «Скорей заканчивай со спэклами», — заладил! — Он крепко стискивает поводья. — Неужели я так и не дождусь похвалы? Хотя бы «спасибо» сказал!

— Вапщето нам приказали заклеймить спэклов за неделю, — повторяю я распоряжение мэра. — А мы провозились почти три.

Он злобно оборачивается, полыхая красным Шумом:

— На нас напали! Я-то тут при чем?

— Я тебя и не виню, — говорю я, но Шум-то меня сдает: я вспоминаю ленту на шее 0038-го.

— Значит, по-твоему, я во всем виноват? — Он останавливает коня и сверлит меня злобным взглядом, уже нагибаясь в седле, чтобы спешиться.

Я открываю рот, но ничего не отвечаю, потомушто впереди…

Два одинаковых амбара стоят рядышком у поворота к реке.

Я бросаю на Дейви быстрый взгляд.

Он зловеще лыбится:

— Что это у нас там?

— Ничего.

— Твоя девка, а? — язвит он.

— Пошел ты, Дейви.

— Нет, ушлепок. — Дейви соскальзывает на землю, Шум его вспыхивает алым. — Это ты пошел.

Мне остается только драться.

— Солдаты? — спрашивает мэр Леджер, окинув взглядом мои синяки и разбитый нос, когда я возвращаюсь в башню.

— Не ваше дело, — рычу я. Давно мы с Дейви так не дрались. От боли во всем теле я еле доползаю до кровати.

— Есть будешь? — спрашивает мэр.

Мой Шум дает понять, что нет, есть я не буду. Он тут же хватает мою тарелку и принимается жевать, даже не поблагодарив.

— Решили проесть себе путь на свободу? — спрашиваю я.

— Слова мальчишки, которому никогда не приходилось добывать себе пищу.

— Я не мальчишка.

— Когда мы прилетели на Новый свет, провизии хватило только на год, — с набитым ртом говорит мэр Леджер. — А охотиться и вести сельское хозяйство научились далеко не все. — Он отправляет в рот еще одну ложку. — Голод учит ценить горячую пищу, Тодд.

— Да что творится со всеми взрослыми? Обязательно из всего надо сделать урок! — Я закрываю лицо рукой, но тут же ее отдергиваю, потомушто подбитый глаз жутко болит.

Опять наступает ночь. Воздух стал еще холодней, поэтому сплю я почти целиком одетый. Мэр Леджер начинает храпеть: ему снится дом с бесконечными дверями, из которого он никак не может найти выход.

Самое безопасное время, чтобы подумать о ней.

Она еще в городе?

Или она теперь тоже — член «Ответа»?

Ну и все в таком духе.

Типа, что бы она сказала, если б увидела меня вчера?

Если б увидела, что я делаю каждый день.

И с кем.

Я глотаю ночной воздух и смаргиваю слезы.

(ты еще со мной, Виола?)

(со мной?)

Проходит час, а я все не могу уснуть. Что-то гложет меня изнутри, я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь очистить Шум и успокоиться. Завтра я должен быть готов к новой работе, которую мэр для нас придумал. И работа, похоже, совсем не так плоха.

Но ведь я что-то упустил, что-то важное и очевидное.

Что-то эдакое…

Я сажусь, прислушиваясь к Шуму храпящего мэра Леджера и РЁВУ спящего Нью-Прентисстауна внизу. К пенью ночных птиц и даже к рокоту бегущей вдали реки.

Вот оно!

Вечером я не слышал лязга запирающегося замка, когда мистер Коллинз запустил меня в комнату.

Клянусь, его не было.

Сквозь темноту я смотрю на дверь.

Он забыл ее запереть.

Сейчас, в эту самую секунду…

Она открыта.

[Виола]

— Я слышу снаружи чей-то Шум, — говорит миссис Фокс, когда я подливаю ей свежей воды на ночь.

— Было бы странно, если б не слышали, миссис Фокс.

— У самого окошка!

— Солдаты, наверно, курят.

— Нет-нет, это другое, я точно знаю…

— Миссис Фокс, я очень занята, правда.

Я поправляю ей подушки и выливаю судно. Она молчит до самого моего ухода.

— Все изменилось, — говорит старушка напоследок.

— Да уж, еще как.

— Раньше в Хейвене было лучше, — добавляет она. — Не идеально, но гораздо лучше.

В конце дня я умираю от усталости, но, сев на кровать, все же достаю записку, которую ношу в кармане. И перечитываю ее в сотый, нет, в тысячный раз.

«Дитя мое,

пора сделать выбор.

Мы можем на тебя рассчитывать?

“Ответ”».

Даже имя не написала.

Три недели назад я получила эту записку. Три недели прошло, а ничего не происходит. Ни записок больше, ни знаков… Я просто торчу целыми днями в лечебном доме в компании Коринн — точнее, госпожи Уайетт, как мне теперь полагается ее называть, — и пациенток. Женщин, заболевших по обычным причинам, и женщин, которых допрашивали люди мэра, — они приходят к нам избитые, с синяками, переломанными ребрами, пальцами и руками. Еще с ожогами.

И это самые везучие. Остальных бросили в тюрьму.

И каждые три-четыре дня за окном гремят взрывы — БУМ! БУМ! БУМ!

Все новых женщин арестовывают, все новые поступают к нам.