Небьющееся сердце - Инна Бачинская

Парень избивал бесчувственное тело Глеба, пьянея, как наркоман, дорвавшийся до вожделенной дури. Ударяя, он издавал короткое «хэк-к». Утомившись, тяжело дыша, он наконец рухнул на диван. На человека, лежащего перед ним на полу, было страшно смотреть. Распухшее, окровавленное лицо, разбитые губы, испачканная кровью разорванная одежда…

«Перестарался, блин! – подумал убийца. – Еще подохнет!»

Он подошел к лежащему без сознания человеку, нагнулся… Жив! Вернулся к дивану, вытер испачканные кровью пальцы о диванную подушку. Постоял с минуту, соображая, и направился в коридор. Дернул одну дверь – оказалось, кладовка, забитая старым хламом, другую – кухня. Открутил кран, подставил кастрюлю. Подождал, пока кастрюля наполнится, оглядываясь вокруг. Заглянул в холодильник. Ого, «Абсолют» имеется!

Глеб пришел в себя, и первое, что он ощутил, была боль – жесткая, пульсирующая в висках, резкая при вздохе, черным спрутом расползающаяся по всему телу. Во рту ощущался сладко-соленый привкус и пронзительный тонкий запах крови. Судорога прошла по его телу, желудок, казалось, рванулся к горлу, и его стало мучительно рвать… Как ни странно, после рвоты Глебу стало легче, и он попытался подняться, упираясь руками в пол. Но от резкой боли в сломанных ребрах снова потерял сознание…

– Твою мать! – выругался убийца. – Ты у меня встанешь!

Глеб пришел в себя от холодной воды, выплеснутой в лицо, и горестного воя Цезаря, доносившегося с веранды. На этот раз ему удалось сесть и привалиться спиной к стене. Словно в тумане, он увидел сидящего на диване человека, который с ухмылкой смотрел на него.

– Ну, что, папаша, поговорим? – сказал человек. В правой руке он держал сигарету, в левой – большую синюю с золотым ободком чашку.

Глеб подумал: «Убийца! Как все просто!»

Ему, который еще вчера не дорожил жизнью, вдруг остро захотелось жить, дышать во всю глубину легких, без боли, уйти по тропинке через луг, умыть лицо ледяной водой из родника… он представил себе, как идет по мягкой хвое… и улыбнулся разбитыми губами…

«У меня сломаны ребра, – подумал он, – и я не могу дышать. Он убил меня… убийца…»

А между тем с его врагом творилось что-то неладное. Он поднес руку ко лбу, словно ему внезапно стало плохо… потом откинулся на спинку дивана и рванул ворот рубахи. Дыхание его стало частым и хриплым…

Глеб сидел на полу, опираясь плечом о стену, различая, словно в тумане, окружающие предметы. Он видел, как тот пил из его чашки, потом прилег на диван…

«Если он будет меня бить, я не выдержу, – вяло подумал он. В какой-то миг он почувствовал, как легкая струйка прохладного воздуха пробежала по лицу… и померещилась ему женская фигура без лица в черной одежде, появившаяся ниоткуда и словно повисшая в воздухе… – Это за мной», – подумал Глеб и протянул руки, умоляя и защищаясь…

Женщина, направившаяся было к нему, нерешительно застыла, потом медленно отвернулась и стала удаляться… Последнее, что увидел Глеб, была ее скорбная фигура, склонившаяся над человеком на диване… Белая тонкая рука выскользнула из широкого рукава и легко провела по лицу того, закрывая ему глаза… Тут Глеб снова потерял сознание. А может, это произошло немного раньше, и женщина в черном была лишь порождением его подсознания.

Очнулся он в кромешном мраке… Была уже ночь.

«Я живой! – с удивлением подумал он. Встал на четвереньки, и, стиснув зубы, попытался подняться. Боль, казалось, стала тише. Он стоял, держась за стену, пережидая, когда прекратится головокружение. Дотронулся до разбитого лица и тут же отдернул руку: – Чем же это он меня? Ногами? – Он попытался, вспомнить, что было у того на ногах. – А где он, кстати?»

Добравшись на ощупь до письменного стола, он повернул выключатель настольной лампы. Убийца был все еще здесь – лежал на диване. Глеб сразу понял, что он мертв. Застывшее лицо его было перекошено болезненной гримасой… мертвая рука судорожно рвала ворот рубашки… Глеб, повинуясь инстинкту самосохранения, добрел до входной двери и защелкнул ее на замок; потом опустил на окнах шторы. Поднял с пола разбитый мобильник, сел в кресло и задумался. Убийца лежал перед ним на диване – глубокие тени под глазами, заострившиеся черты серого лица, открытый в крике рот…

Собравшись с силами, Глеб дотащился до кухни. На кухонном столе лежала опрокинутая металлическая коробочка из-под чая «Эрл Грей», в которой он держал Маркантию Божьей милостью. Пустая! Он присвистнул разбитыми губами – убийца выпил все! Жадность фраера сгубила… С трудом нагнувшись, он выдвинул нижний ящик буфета и достал льняное в красных петухах полотенце, в незапамятные времена вышитое бабкой, и побрел в ванную. Посмотрел на себя в зеркало – хорош! Правый глаз заплыл, губы разбиты, на лице запеклась кровь. Он медленно стащил с себя рубашку, застонав от боли, бросил на пол. Несколько раз обернул вокруг грудной клетки длинное серое полотнище, туго стянул. Потом перевел дух и осторожно умылся, с трудом смывая черную запекшуюся кровь. Потянул на себя дверцу аптечки, сгреб все, что там было… Коробочки и тюбики посыпались в умывальник… Нашел упаковку обезболивающего, высыпал на ладонь остававшиеся там четыре таблетки, запил водой из горсти. Отложил в сторону йод, вату, перекись… Потом, не торопясь, стал обрабатывать лицо.

…Часы в гостиной пробили полночь, когда он закончил. Он знал, что ему делать, и ни минуты не сомневался в правильности своего решения. Сварил кофе. Отрезал кусок хлеба. Он был абсолютно спокоен, и сам удивлялся своему спокойствию. Или отупению.

Он отпер дверь и вышел на веранду. Была мягкая летняя звездная ночь. В свете, падающем из кухонного окна, он увидел собак, внимательно наблюдающих за ним.

– Цезарь, – позвал он, – иди сюда! – Пес виновато, бочком, подошел к нему. – Цезарь хороший, – сказал он, лаская пса, – Цезарь умница! Все хорошо, Цезарь! – Он потрепал по загривку Дэзи, погладил Тинку. Собаки молча жались к нему. Дэзи вдруг завыла. – Тихо! – приказал он. – Молчи, глупая!

Сопровождаемый собаками, отправился в сарай, достал лопату. Старик Собакин недовольно заворочался в своем гнезде. Он стал копать яму, чтобы похоронить своего убийцу, в самом конце участка, у кустов малины. Он копал, превозмогая боль, равномерно, не останавливаясь, словно исполнял ритуал… Был как дикарь, танцующий на мертвом теле врага. Ему казалось, что он превратился в автомат, в механического человека и теперь будет копать всю оставшуюся жизнь. Он несколько раз отдыхал и пил принесенный в термосе кофе.

Все когда-нибудь кончается. Когда яма стала достаточно глубокой, по его мнению, почти до пояса ему, он пошел к дому. Зазвал собак на кухню и запер там. Цезарь молчал, будто понимал, что происходит. Дэзи опять заскулила. Потом он бесконечно долго тащил мертвое тело к кустам малины. Перед тем как сбросить его в яму, обыскал. Вытащил из карманов и аккуратно сложил на земле сигареты, зажигалку, ключи от машины, бумажник и мобильный телефон. Потом спихнул тело в яму и стал забрасывать землей. Закончив, принес из сарая несколько длинных досок и положил сверху. Постоял минуту-другую, закурил сигарету убийцы. Запрокинул голову и долго смотрел на ясное звездное небо, словно очищаясь…