Имперский ястреб - Диана Удовиченко

…Еще один сказочный уголок – подарок этой коварной, но прекрасной земли. Высокая гранитная скала, с которой ниспадают струи маленького водопада, давая начало узкой, но быстрой речке. Берега покрыты сочной травой, в ее зелени пестрят необыкновенно красивые цветы. Крохотные, как пылинки, капельки, оторвавшиеся от водопада, сияют в их ярких венчиках. Здесь мы остановились на привал, после того как полдня промаршировали по пыльной равнине.

Ничего особенного за эти несколько часов не произошло, если не считать встречи с саблезубым львом. Огромный рыжий хищник, потряхивая роскошной гривой, не спеша вышел из высокой, в человеческий рост, сухой травы. Чудище еще то, скажу я вам: желтоватые, острые, дайма по три длиной клыки торчали из—под верхней губы, и по ним сбегали, падая на землю, капли слюны. Голодный был, наверное. Он не решился нападать на людей, видимо сочтя ощетинившуюся мечами и арбалетными болтами роту стаей каких—то невиданных зверей. Лев долго еще преследовал нас, идя на расстоянии пары десятков локтей. Кто—то из солдат, не выдержав, выбежал из строя и вскинул арбалет.

– Отставить! Встать в строй! – раздался резкий окрик Ома.

Воин немедленно выполнил приказ, а Хамар, идущий недалеко от меня, спросил:

– Ты чего, Лютый, зверя пожалел?

Возможно, мне показалось, но я услышал смущение в его голосе, когда Ом ответил:

– Животное можно убить, только защищаясь, или охотясь ради пищи. Для развлечения, или из страха – нельзя.

Надо же! Никогда бы не подумал, что у этого парня есть принципы. А тролля не пожалел, странно…

На привале кто—то пополнял фляги водой – те, что побольше, конечно – маленькие, заветные, содержали совсем иную жидкость. Кто—то неторопливо жевал закупленный в Азанди козий сыр, заедая его сухарями. Я же не мог оторвать глаз от прохладных струй водопада. Смыть бы соленый пот и дорожную пыль, в первый раз за много дней почувствовать себя чистым! Я кое—как, с большим трудом, выбрался из кольчуги и решительно направился к скале.

– Лейтенант, погоди! – окликнул меня Хамар. – Не ходи в одиночку.

Да что со мной может случиться в десяти шагах от роты? Однако капрал настоял на своем и отрядил из своего десятка мне в сопровождающие молодого воина по имени Грик. У подножия скала заканчивалась гранитным порожком, на который падала вода. Я разделся но, дабы не демонстрировать свой необычный герб, рубаху снимать не стал. Заодно и постирается. Шагнул навстречу веселым струям. Как же хорошо! Вопреки всем законам природы, вода не была ледяной. Я с наслаждением ощущал ее освежающее прикосновение, глядя через тонкую пелену капель на приближающегося Дрианна. Мрак, опять он за мной прется! Закралась неприятная мыслишка: может, он Изысканный? Я фыркнул, представляя себе мага с раскрашенным лицом и завитыми волосами… В этот момент что—то тяжелое ударило меня по затылку, и последнее, что я услышал – чей—то тихий стон.

Добрейшая Ат—тана и все ее чада, что со мной? Одеревеневшее тело не слушается, руки заведены за спину и чем—то туго стянуты, в затылке тупо ворочается боль, губы склеила жажда… Я захрипел, открыл глаза и попытался понять, где нахожусь. Что—то вроде квадратного шалаша, стены и потолок сплетены из сухой травы, пол земляной. Вокруг разбросаны побелевшие от времени черепа и кости каких—то животных. С трудом повернув голову направо, увидел лежащего рядом Грика. Парень то ли спал, то ли пребывал в глубоком обмороке. Он тоже был спеленат по рукам и ногам тонкими веревками. Я шепотом позвал его, но солдат лишь тяжело дышал и тоненько постанывал. Обернувшись влево, я обнаружил в углу человека, сидящего на корточках спиной ко мне. В хижине царил полумрак, и подробно разглядеть хозяина я не сумел. Но, глядя на согбенную спину, решил, что это старик. Грик застонал громче, и человек, развернувшись, прямо на корточках, будто огромное мерзкое насекомое, заковылял в нашу сторону. Так и есть, дикарь! Морда сморщенная, зубов, судя по ввалившимся щекам, нет, длинные седые патлы украшает венок сухих цветов, из которого торчат большие белые перья. Остановившись рядом со мной, он прикоснулся к моему лбу, гнусно захихикал и прошамкал:

– Умганга, двана.

– Умганга, сволочь, – ответствовал я. – Развяжи нас сейчас же!

– Где мы? – раздался слабый голос очнувшегося Грика.

– О—о–о! Тваи двана! – обрадовался старик и вдруг издал неожиданно мощный для его тщедушного тельца вопль.

В хижину вошли два могучих воина и, схватив мечущегося Грика, поволокли его наружу. Следом появились еще двое и вытащили меня. Как барашков на заклание, нас несли мимо травяных хижин, а следом бежала голосящая толпа темнокожих людей. Насколько смог увидеть, болтаясь на плечах воинов, деревню окружал густой лес. Как такое может быть, ведь мы шли по той же нескончаемой пыльной равнине, в которой лишь изредка попадались чахлые деревья? И вообще, каким, спрашивается, образом я здесь оказался? Помню: привал, водопад, удар по голове… Дальше – темнота.

Нас притащили на утоптанную площадку, посреди которой возвышалась грубо вытесанная статуя какого—то идола. Перед ней лежал большой плоский камень, покрытый засохшими темно—бурыми каплями. Мне развязали ноги и надавили на плечо, вынудив встать на колени, лицом к истукану. Рядом тяжело опустился Грик. Парень был совсем плох: на виске коркой запеклась кровь, голова клонилась на грудь. Да уж, влипли мы с тобой, братишка! От нечего делать я начал рассматривать статую. Она явно изображала местного божка. Как говорится, скажи мне, кому ты молишься… Вытянутая морда, наподобие крысиной, хранящая до безобразия подлое выражение, узкие щелки глаз, в которых взблескивают красные камешки, из пасти свисает длинный язык. Хоть работа и грубая, но впечатление производит. Лапы идола были сложены на выпуклом животе, каждый палец заканчивался длинным когтем. Кого—то он мне напоминал, где—то я уже видел эту уродливую рожу. Только вот где?

– Смотри, – прошептал Грик.

Я поднял голову. Вокруг нас плотным кольцом стояли дикари – мужчины и женщины. Их лица были покрыты толстым слоем красной и белой глины, превратившись в неподвижные жуткие маски, на которых живыми оставались только темные глаза. Аборигены молча смотрели на нас, и в этом молчании прятался первобытный ужас, ожидание чего—то невозможного и нечеловечески страшного.

Раздался повелительный окрик, и круг коричневых тел дрогнул, пропуская уже знакомого мне старика. В отличие от остальных, он не был размалеван, что не делало его менее омерзительным. Следом за ним шли двое молодых мужчин. Один, по всей видимости, слуга или помощник, нес какие—то странные штуки, среди которых был длинный острый нож, другой держал в руках потертый барабан. Установив его в центре круга, дикарь начал стучать ладонью, отбивая четкий ритм:

– Дамп—па, дамп—па…

– Нгиама Унгде—е–е—лу, – протяжно затянул из толпы сильный женский голос.

– Нгиама Унгделу, – подхватили остальные.

– Мевани Унгде—е–е—е–лу…

– Мевани Унгделу!

Аборигены двинулись по кругу, приплясывая и хором повторяя за женщиной слова бесконечной песни. Старик, похоже, местный колдун, неподвижно стоял, вперив взгляд в истукана. Пляска постепенно убыстрялась, тела танцоров извивались, покрываясь блестками пота, выкрики певицы звучали все резче, барабан надрывался: