Долг - Виктор Строгальщиков

– Командиры отделений, ко мне!

Николенко ставит задачу. У него на погонах сплошные широкие лычки. Повысили до старшего сержанта, а я и не заметил. Вернемся в полк – обмоем. А Полишко ревнует, морда недовольная. Но скоро я начинаю понимать, чем именно Полишко недоволен на самом деле. А я куда глядел? Лом, кирка и штыковые лопаты остались в бронике, а броники у черта на куличках. Докапывать саперными лопатками? До ночи будем плюхаться – не сделаем. Еще на метр копать. И обустроить всем стрелковые ячейки, зашить досками стенки окопов... Где, кстати, доски? Николенко тычет мне за спину – в сотне метров штабеля под брезентом. Вот она, армия родная: про дождь вероятный подумали, доски прикрыли, а ближе разгрузить не догадались. Таскать замучаешься. А пилы, топоры? Николенко не знает и кричит: «Копать давайте! Разберемся...» Ну ни хрена себе – саперными лопатками! Что чайной ложкой щи хлебать. И как копать прикажете? У саперки черенок короткий, придется шуровать согнувшись или вовсе на коленях. А мы еще в пэша, полушерстяном обмундировании. Его уделаешь – не отстираешь, и вид потеряет. Многие думают в нем дембельнуться, потому что у пэша вид боевой.

Складываем горкой вещмешки, накрываем шинелями, рядом ставим пирамидой автоматы. Рыть позволено без касок и ремней. Сырбу и Гырбу первыми прыгают в окоп и принимаются копать, Колесников и Ара курят и кулачек, Мамадалиев глядит на облака и ковыряет в носу, Старики.

– Кончай перекур, – говорю,

– Да ты чё? – заявляет Колесников,

– Давай, давай, – говорю я и добавляю матом,

Сержант не копает, не принято. Положенный ему разрез окопа и ячейку по очереди роют отделением, и хоть и не сержант, но на сержантской должности, а потому стою, курю и думаю, Курить на инженерной можно мы не в строю, а на работе. Наблюдаю, как Николенко гуляет вдоль окопов, Там и сям на поверхность детсадовскими горстками уже вылетает земля. Позади нас, за штабелями досок, из капониров округло торчат башни танков, Они будут стрелять через наши головы, потом нас переедут – и мы с ними побежим в атаку. Рубеж с мишенями примерно в полукилометре. За ним пригорок, а потому другие рубежи не видно, но мы их знаем, бывали здесь не раз.

Каптерщик Ара сидит на дне окопа и даже мысли не имеет взять лопату. Я спрыгиваю и присаживаюсь рядом. В мою идею он не верит, но я упрямый, умею убеждать.

– Молодого возьми, – говорю, Ара лезет наружу, обрушивая стенку коленями. Грунт здесь хороший, песок да глина, копать можно, но есть прослойки с галькой, которые без кирки или лома не возьмешь. Метр – это значит четыре штыка. Штыка лопаты, естественно, Вынимаю из чехла свою саперку. Да хрен с ней, с должностью. Слева окоп делает по ворот, оттуда выглядывает Валька, презрительно кривится на меня и исчезает. Лопатка входит хорошо, но когда и швыряю зачерпнутую землю вверх, на бруствер, половина валится назад, Как тут без мата? Да никак,

Валерку Спивака я вижу редко, После госпиталя мы с ним как-то разошлись, Встречаемся на волейболе, но лишь на играх – тренировки завспортзалом отменил. Кружок карате гоже кое-чем накрылся. Через забор с хабаром мы не бегаем. Оформительских заказов общих не имеем, потому что нам их не дают. Сам я суетиться не хочу. Вот не хочу, и всё. Нужен буду – позовут. Но не зовут. Значит, не нужен. А если не нужен – зачем суетиться? В полк Валерка вернулся с благодарностью от командарма. Полковник Бивень перед строем его похвалил. Я без зависти, так получилось. Спивак не виноват, что я уехал. Я даже рад немножко за него.

В охранной роге был у меня дружище Витька Янин, тоже из Тюмени. И что? Уехал я из роты и его забыл. И сейчас вспомнил по касательной Наверное, это неправильно. Дружба по инерции: катилась, катилась – и прекратилась. Для настоящей дружбы надо что-то делать. Или не надо. Прекратилась – значит, ненастоящая была,

Разгибаюсь, бросаю лопату, иду с инспекцией Заглядываю к Вальке: он сидит на корточках и курит, но видно, что немного покопал. Иду в другую сторону, Сырбу и Гырбу работают вместе, голые по пояс, а ведь еще не лето. У ближнего мне Ваньки Гырбу худая и костлявая спина, длинные руки с продолговатыми мускулами. По каратистским тренировкам я знаю: люди с такими мышцами сильнее и выносливее тех, кто накачал себя гирями. Присмотревшись, замечаю: молдаване не швыряют землю лопатами вверх, как я и остальные, грузят ее с двух сторон на кусок неизвестно где найденной ими рогожи. Нагрузили, подняли и вывалили. Назад земля не падает, и часто разгибаться нет причин. Чувствуется опыт деревенский.

За моей спиной что-то со стуком падает в окоп. Я оборачиваюсь. На краю траншеи стоит Ара, рядом пыхтящий молодой, на дне окопа вперекрест лежат кирка и три совковые лопаты.

– Ара, я тебя признал.

– Две! – каптерщик показывает пальцами. – Две бутылки обещал. У меня нет, ты знаешь.

– Дай! – дергает меня за рукав Ваня Гырбу. – Нам дай, мы быстро копаем.

– Берите, – говорю. – А кирку?

– Не надо.

– Бери кирку, – киваю молодому, – и третью лопату бери. И навались, салаги, навались!..

Молодой прыгает вниз, но Гырбу его отгоняет. Берет лопату, крутит перед носом, потом другую – выбирает. Ара смотрит на дно своей части окопа.

– Копал, начальник?

– Да, а что?

– Много накопал. Устал совсем?

– Пошел ты, Ара.

Сам каптерщик, ясно дело, углублять окоп не станет. Мне копать под взглядом Ары вовсе не к лицу. Да хрен с ним, молодые выроют. Вон как молдаване-то намахивают! Три солдата – экскаватор. Два, если это Сырбу с Гырбой.

С протяжным шорохом Ара скользит на заднице в окоп, достает из чехла лопатку. Вдоль окопов размашисто движется ротный, фуражка на самом носу, глаз не видно. Возле нас сбавляет шаг, заглядывает внутрь.

– Где взяли инструменты?

– У танкистов одолжили, товарищ старший лейтенант.

Ротный молчит, склонив голову набок. Я жду, когда он скажет: «Молодцы!»

– Вернуть! – командует кореец.

– Есть вернуть!

Ротный шагает дальше. Что значит – вернуть? Сейчас или потом, когда закончим? Решаю, что – потом. Ну как же я лопату отниму у Вани Гырбу? Он, между прочим, не Ваня, а Ион. Все зовут его Ваней, он не против. А как звать Сырбу, я не помню. Я вообще плохо помню имена молодых: к ним или матом, или по фамилии. Мать моя женщина, Ара копает! К нему на помощь прибегает Сырбу с большой лопатой, они копают вместе, старик каптерщик с молодым о чем-то даже разговаривает. По брустверу бежит салага с киркой – наверное, вляпались в гальку. Салага без ремня, ворот расстегнут, глаза горят–нормальный видок, боевой. Фамилию помню: Степанов. Давай, давай, Степанов!..

С дороги к нам сворачивает броник с синим флажком на антенне. Из него хозяйски вылезают чужие офицеры, у каждого на левом рукаве синяя повязка. Проверяющие, блин.

– Шухер, – говорю. – Ара, прячь лопату. Контролеры.