Ворон и Голландка - Лаура Липман

– Закончить мы хотели бы кое-чем менее привычным, так что, пожалуйста, будьте снисходительны, – сказал он. – Это – попурри Сондхайм con salsa[129].

«Да ему он даже не нравится», – с легкой обидой вспомнила Тесс. Сондхайм был ее страстью, и Ворон часто подтрунивал над ней по этому поводу. Он считал его заумным, говорил, что слишком серьезные тексты только создают барьер между композитором и слушателем. Из вещей, которые Ворон вынес бы из их общего дома в случае пожара, диски Сондхайма были бы последними.

Возможно, этот номер планировался не как дань уважения, а как пародия. Состряпанное Вороном попурри состояло из внушительного количества песен Сондхайма, посвященных нервному срыву из-за любви. «Ты сводишь с ума», «Теряю голову», «Не проходит и дня»[130]. Позабавили ли его тексты, когда он перекладывал их на новые ритмы? Нет, надрывный голос Эмми сделал их еще более грустными. Особенно последнюю – «Каждый день – маленькая смерть»[131] – песню о супружеской измене. Но не только; она говорила о любых разбитых отношениях, она рассказывала о том, как потерянная любовь напоминает о себе в повседневной жизни. Пуговицами, хлебом, свитером цвета жареных грибов, дыханием борзой, бейглом, неоновой рекламой сахарного гиганта «Домино», сияющей на той стороне гавани. Секундочку, последнее – это о Джонатане.

Тесс смутила обнаженная страсть Эмми, захотелось отвернуться, но оторвать взгляд от лица певицы было невозможно. Когда та выдохнула последние слова, ее голова поникла, колени подогнулись и, казалось, сейчас она лишится чувств. Уголком глаза Тесс заметила, что Стив начал движение в сторону сцены. Ворон тоже смотрел на Эмми, но без особого беспокойства. Еще секунда, и она подняла голову, послала публике воздушный поцелуй и помахала рукой на прощание.

Во дворе зажегся свет, и зрители, вскакивая с мест, аплодировали стоя. Тесс машинально поднялась вместе с другими, умудрившись перевернуть небольшой металлический столик. Эхо его падения разнеслось по всему двору, и некоторые зрители машинально пригнулись. «Звук падающего стола “У Гектора” – не в новинку», – подумала Тесс, хотя обычно он, по-видимому, сигнализировал о начале драки, а не о неуклюжести бестолковой женщины. Она оказалась в центре внимания, и когда Ворон увидел ее, его лицо осветила улыбка – солнечная, невинная ухмылка, будто он не помнил о том, что проделал днем. Ворон положил гитару, и толпа расступилась, дав ему пройти прямо к ней.

– Ты не уехала, – произнес он.

– Как видишь.

– Ты же не сдала меня? Не сказала родителям, где я?

Возможно, это было все, что он хотел знать. Но что в ее номере могло ему об этом сказать?

– Нет, – сказала Тесс. – Я сообщила им, что с тобой все в порядке, но больше ничего не сказала. Ты просил семь дней. Они у тебя есть.

– Но почему ты еще здесь?

Хороший вопрос. Один из важнейших, как сказала бы Эмми. Почему она еще здесь? Тесс думала, она здесь для того, чтобы убедиться, что Ворон не сбежит, чтобы узнать, от чего он бежит, и чтобы выяснить, имеет ли к этому отношение смерть бывшего заключенного Тома Дардена.

А почему она «У Гектора»? Потому что Ворон приходил к ней в мотель, потому что Эмми оставила слишком много намеков. Может, Ворон хотел, чтобы она была здесь, чтобы она знала, что он не прожигает жизнь, играя плохую музыку в каком-нибудь шалмане для туристов.

Почему вообще люди где-то оказываются? Часы показывали три ночи, она была на ногах почти сутки и уже не могла отвечать даже на простейшие вопросы. Знала лишь, что стоит в небольшом круге света посреди тьмы, а Ворон ухмыляясь, смотрит на нее, словно она проходит какое-то испытание. Ей было интересно, к чему все это ее приведет.

– Будешь завтракать? – спросил он. – Я могу найти место, где можно заказать пару бейглов, обжаренных, один со сливочным сыром, другой – без. Я прослежу, чтобы официантка все время доливала кофе доверху, хотя она, скорее всего, будет называть тебя «милочкой», а не «дорогушей». Но в остальном все будет так, как ты привыкла «У Джимми». Так как?

А вот и вопрос, на который она способна ответить.

– Я не хочу, чтобы все было так, как я привыкла. Я проехала шестьсот миль, пересекла границы пяти штатов и оказалась в другом часовом поясе, и я хочу чего-нибудь такого, чего не пробовала раньше, и там, где никогда не была.

Ворон улыбнулся.

– Думаю, это можно устроить.

Они зашли к «Эрлу Эйбелю», в ресторан, о котором упоминала Эмми, в то место, где на рассвете открываются тайны. Но Ворон просто ел мороженое и возил по тарелке кусок пирога, а Тесс так утомилась, что почти не могла поднять вилку с немецким шоколадным тортом. Почти.

– Так и не привыкла поздно ложиться? До сих пор занимаешься греблей по утрам?

– О да, – Тесс ответила машинально, будто он спросил, дышит ли она, как и раньше.

– Не сомневаюсь. Занимаешься греблей и завтракаешь «У Джимми». Два раза в день выгуливаешь Эсски – по одному и тому же маршруту. Засиживаешься у Китти на кухне, споришь с Тайнером. Все как всегда. Как всегда.

– Не совсем.

Он мог считать ее жизнь скучной и однообразной, но изменения в ней произошли, причем весьма значительные. Она просто не знала, как рассказать о Джеки и Лейле или даже о детективе Мартине Талле, которые появились в ее жизни после того, как Ворон ушел из нее. Не могла объяснить и всю гамму чувств, которые испытывала, сидя в кабинете и подбивая счета. Да, она ощущала трепет гордости, но в то же время не могла отделаться от чувства, что жизнь стремительно пролетает, а она застыла в быстросхватывающемся цементе. Она думала о своих родителях, которые уже почти тридцать лет каждый день ходят на одну и ту же работу, о том, каким угрюмым и поникшим стал за последнее время Тайнер. Каждая тарелка каши казалась ему слишком холодной, каждая постель – слишком мягкой. Не так давно ей хотелось подобного однообразия и стабильности, но теперь, когда они у нее появились, Тесс начинала понимать очарование неустойчивости прежней жизни.

– Как ты вообще узнала о «Гекторе»? Местечко-то не в твоем вкусе.

– Эмми упомянула о нем, когда заходила сегодня днем.

– Эмми заходила? – Она все-таки ошиблась: Ворон мог изображать неведение очень хорошо. Но сейчас Тесс не стала уличать его. Рано или поздно и так узнает, что он делал в ее комнате.