Окно в Париж для двоих - Галина Владимировна Романова

Щукариха, бойкая низенькая старушка в старомодной юбке колоколом и вязаной кофте из темного козьего пуха, варила щи с бараниной. Густой аромат наваристой похлебки плотным облаком стоял в хате, и у Гарика тут же снова потекли слюнки. А он бы сейчас щец навернул бы. Да с краюхой свежеиспеченного хлеба, что лежал пахучим бревнышком теперь под чистеньким полотенцем.

— Даня, дочка, ты ли это?! — пропела Щукариха, суетливо обметая передником добротные табуретки, выкрашенные охрой. — Проходите, проходите, детки. Я только щей наварила, хлеба испекла. Вы прямо к обеду. Давайте к столу.

Гарик Прокофьев так обрадовался, что чуть не прослезился. Вот уж воистину: голод не тетка. Скинув куртку на руки старой женщине, он дернул носиком алюминиевого рукомойника, сполоснул руки, вытер их полотенцем и полез за стол.

Даша кушать отказалась наотрез. В горле стоял омерзительный запах разлагающегося в их подполе трупа. Она теперь, наверное, месяц не сможет ничего съесть. Так, ко всему прочему, аппетита лишало осознание жуткой беды. Все надеялась, все верила, что какое-то объяснение найдется Лешкиному исчезновению. Нашлось! В виде трупа Лили Громыхиной, что пропала как бы вместе с ним.

Она покосилась на Прокофьева и слегка ему позавидовала. Вот выдержка у человека! Будто и не лазил в подпол, будто и не рассматривал в свете своего мобильного телефона тело и раны на нем. Сидит себе преспокойненько, черпает ложку за ложкой густые щи, вылавливает громадные куски баранины и вгрызается, вгрызается в них крепкими зубами. А хлеба так вообще уже почти полбуханки съел.

Скорее бы уже его Мазурин приезжал со своей командой. Скорее бы уже все осмотрели, вывезли и разъяснили хоть что-то. От этой невозможной неизвестности не то что аппетита, рассудка можно запросто лишиться.

Старая Щукариха от похвалы Прокофьева цвела запоздалым маковым цветом. То и дело снимала чистенькую косынку, теребила гребешок в редких волосах. Снова подвязывалась платком под морщинистым подбородком, без причины прыская в его концы.

— Старый-то по дрова пошел.

— А это куда? — с вежливой улыбкой интересовался Гарик, с сожалением поглядывая на показавшееся дно в глубокой миске.

— Тю! А то некуда! Сколь домов стоит заколоченными, никому не нужными. Тама этих дров-то!.. — Тут ее глаза озорно блеснули, не сболтнула ли, мол, чего лишнего, и женщина поспешила с объяснением: — Яблони старые, груши, пили — не хочу. Он у меня работящий.

Про работящего, перетаскавшего себе на подворье половину рам и половых досок с соседних домов, Даша кое-что слышала. Но сейчас ее это мало заботило. Заботило и даже злило другое.

Какого черта Прокофьев все топчется вокруг да около? Отчего не спросит напрямую, в лоб, видели или нет того, кто засунул бедную Лили в их подпол? Был же кто-то, непременно был. И незамеченным пробраться к дому не мог. И Громыхину притащить из города на руках за сто километров на смог бы. На машине был, не в шапке-невидимке. А раз на машине, то Щукины стопроцентно видели. У них муха не проскочит незамеченной.

Гарик, словно почувствовав ее нетерпение, отодвинул наконец опустевшую миску от себя подальше. С чувством поблагодарил. Поставил локти на стол, уложил на кулак подбородок и, сонно моргая в сторону старой женщины, как бы между прочим, поинтересовался:

— А что, у вас тут часто народ заезжает?

— Да ну! — махнула та с печальным вздохом и тут же спрятала взгляд, уставившись на расправленный на коленях передник. — Кому тут быть! Из всех обитателей мы с дедом да вон Даня с Лешкой и остались. Баба у Лешки манерная, ей тут не по нраву. Правда, была вот как-то на днях. Приезжала с кем-то с чужим. В дом вошла, минуты две побыла да и вышла. А разве же там на две минуты делов-то, да, Даня? Ты-то, анадысь, на всю ночь оставалась. А той две минуты хватило. Ох-ох-ох…

Ох и противная же старуха. Даша вспыхнула до самых ушей. Надо же, как ловко поддела ее, напомнив про ночевку с Муратовым. Может быть, даже и под окнами крались, чтобы подглядеть. И если не она, то ее супруг точно.

— А что за машина, не помните? С кем приезжала Варвара? Не с мужем, нет?

Гарик зевнул широко и неприлично. Но Даша ему это простила. Может, нарочно манерничает, чтобы бдительность хитрой старухи усыпить. Мол, это я не из острого интереса спрашиваю, а так, из желания разговор поддержать.

— Не-е-е, — Щукина интенсивно замотала головой, взметнув веером концы платка на достаточно пышной груди. — Лешкину машину я знаю. Машина другая совсем. Да и мужик другой!

— Мужик?! — Даша удивилась.

Насколько она знала Варвару, та никаких знакомств с мужчинами не имела. Более того, всячески сторонилась их, считая, что замужней женщине не пристало зубоскалить с посторонними. Братьев у нее не было. Даже двоюродных. Одними сестрами была богата ее невестка. Двоюродных, троюродных тьма. Братьев не было точно.

— Красивый мужик-то, статный, — соловьем запела Щукариха. — И машина из дорогих. Я сама-то не разбираюсь, дед сказал. Он такую по телевизору видал. Говорит, Варька-то на дорогой машине прикатила с мужиком. Вот… С хахалем, стало быть.

— Ну-у-у, — весело протянул Гарик, заметив насупившиеся Дашины брови. — Не стоит делать таких скоропалительных выводов. Это мог быть коллега по работе. Просто знакомый, который вызвался довезти ее до дома.

— Ага, знакомый. — Щукариха недовольно поджала бескровные старческие губы. — Только чегой-то со знакомым коллегой Варька возле гаража целовалась.

Оп-па! Варька целовалась?! С мужиком, который привез ее на дорогой машине?! Это была тема для размышления.

— Да ну! — Гарик встрепенулся, пододвинул локоток много ближе к тому месту, где восседала Щукариха, сам весь подался так, того и гляди, на нее завалится, и спрашивает гадостно так, с откровенным намеком: — Это чего же ей приспичило на виду у всей деревни с хахалем своим целоваться? Места в доме не было, чтобы на улице-то?

— Тут деревни-то остались: Тер, Ер да Колупай с братом. — Щукариха зашлась мелким смешком. — Нету же никого! Кто увидал бы?

— Но ведь увидали! — возразил Прокофьев.

— Дед и увидал. Он у их соседей как раз амбар разбирал на дрова. Тут они подъехали. Он струхнул. Думал, Секачи приехали.

Секачами звались по деревне соседи Коноваловых, Секачевыми были. Дом они давно забросили. Тот стоял заколоченным уже много лет. Но прошлым летом кто-то из наследников неожиданно заявился и целый день жарил в саду шашлыки. Так что испуг старого Щукина был вполне оправдан.

— Он, стало быть, схоронился за угол, вот и увидал… Да вы его сами спросите, во-о-он он идет.

Даша подалась к окну. Дед Щукин пер на тачанке целую груду досок. Торчала лишь его макушка, так нагрузился. Подтащил свою добычу к строениям, свалил доски под трухлявой березой. Обмахнул лицо рукавом старенькой телогрейки, обил кирзовые сапоги о порог и скрылся за дверью дома. Через минуту он предстал перед ними — старый, хитрый дед Щукин, который, возможно, стал единственным свидетелем того, как Варвара приезжала с посторонним мужчиной в деревню и целовалась потом с ним возле изгороди.