Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я. - Кристиан Диор

В тот вечер, когда назвали мое имя, на сцену поднялся не я, а персонаж из шарады. Он, как мог, исполнил роль французского кутюрье Кристиана Диора, который не знает английского языка и должен произнести речь на нем. Зал рухнул от хохота и аплодировал мне изо всех сил. Спускаясь со сцены, я почувствовал облегчение. Я не разочаровал публику, и этот персонаж уже почти стал моей второй натурой на все время путешествия по Соединенным Штатам.

Кристиан Диор получает премию «Оскар», Даллас, Техас, 1947. Стены центрального зала магазина Neiman Marcus были полностью обтянуты тканью, вышитой золотом

Даллас я покидал с некоторым сожалением. Семья Маркуса превратила мой официальный визит в дружескую встречу. Впрочем, это чисто американское качество – легко и естественно переходить с делового тона на дружеский, теплый. Улетая оттуда в Калифорнию, я предполагал увидеть незнакомый мне мир. Разве это не земной рай, о котором мечтают все американцы и многие европейцы?!

Ровный климат, всегда светит солнце, роскошные плодовые деревья и цветы, огромные пляжи и плеск теплых волн Тихого океана. Словно супер-Ривьера!

Лос-Анджелес и его звезды, Беверли-Хиллз и роскошные виллы. Я заранее окрасил все это в голубые и белые тона Канн и Портофино. Но, прежде чем попасть в этот Эдем, под крылом самолета я увидел настоящую Аризону, неподвластную даже моему воображению: грандиозные дикие каньоны, горы как с лунного пейзажа, окаменевшие леса… На всей планете именно эти невероятные просторы близки картинам Дали.

Та же пульсация прибрежных отвесных скал, которые солнце одевает во всевозможные цвета, кажется, что застыла радуга! После этой фантастической картины Лос-Анджелес и побережье Тихого океана показались мне совсем не тем, что я ожидал. Океан был белесым, сероватым, вовсе не таким голубым, как наше Средиземное море. Везде были видны нефтяные вышки, стоящие цепочкой на горизонте. Виллы были весьма посредственными по сравнению с английскими. Что же касается знаменитого Лос-Анджелеса, чье название звучит так нежно, я заявляю: для француза и вообще для европейца, привыкшего к продуманному строительству, к столицам, построенным по планам, трудно не заблудиться в этом скопище домов, раскинувшихся на восьмистах квадратных километрах.

Все это вызывает шутки даже у самих жителей.

Но если Лос-Анджелес оказался не тем, что ожидал Кристиан Диор, то сам Кристиан Диор был тем, кого ожидал Лос-Анджелес… – пресс-конференции, пробежки по магазинам, стоячие коктейли и ланчи, сотни писем, полных оскорблений от «противников» свободной груди, бедер в обтяжку и длинных юбок… короче, линии new look. Невозмутимый под расстрелом вспышек, я улыбался, приветствовал взмахом руки, пил оранжад и уверенно держался в своей роли, недавно созданной в Далласе, штат Техас.

Зато Беверли-Хиллз показался мне более спокойным. Звезды разъехались на каникулы. Очаровательные хозяева, которым меня порекомендовала леди Мендел, прекрасно принимали в самых лучших домах. Я вновь встретился с Рене и Броней Клер[145], и от них повеяло духом нашей далекой Франции. Там я нашел настоящих друзей – редкое счастье – в лице Гровера и Жанны Маньен[146]. Естественно, меня пригласили посетить студию Fox Film, которая меня очень впечатлила, но что мне пришлось по вкусу более всего, так это калифорнийская природа. Ярусы зеленого бархата, изредка перемежаемые апельсиновыми и лимонными деревьями, напоминали великолепие Нормандии и Кампаньи, но при свете Страны Басков…

Оказывается, западные американцы, как европейцы немецкой Швейцарии, разделены на два лагеря. В Швейцарии есть сторонники Базеля и сторонники Цюриха, так и в Калифорнии имеются «анджелисты» и «францисканцы» (эти названия я придумал сам). Так вот, не хотел бы огорчать своих друзей из Лос-Анджелеса, но я отдаю предпочтение Сан-Франциско. Этот город, разбросавший по холмам розовые, светло-зеленые и желтые дома, окруженный водой, перебросивший через свои лазурные заливы головокружительные мосты, соединил в себе очарование Неаполя, Стамбула, Китая… и луна-парка.

Последней особенностью город обязан своим улицам, расположенным под углом 30 градусов, где вместо тротуаров – лестницы, а вместо трамваев – фуникулеры. Автомобили взбираются вверх или спускаются по ним вниз со скоростью вагонеток в русских горках. Вы думаете, что часть города, похожая на луна-парк, моя любимая? Отнюдь, аттракционы, водопады наполняли ужасом все мое детство, но Сан-Франциско настолько прекрасен, что в конце концов я даже с удовольствием вспоминаю свои головокружительные ощущения. Тем не менее я старался не думать о том, во что все это превратилось бы, если бы наступила настоящая зима.

К счастью, температура там в течение всего года умеренная, воздух свеж и слегка влажен.

На аэродроме меня встретила тысячная толпа. Я получил тысячи приглашений, в которые я погрузился, стараясь никого не обидеть. Мне передали символические ключи от города – из позолоченного картона – в помещении одного клуба, в то время как меня с нетерпением ждали в другом для подобной же церемонии. В конце концов все уладилось с удивительно счастливой простотой, очень итальянской, но свойственной и Сан-Франциско. Я быстро, но добросовестно исполнил все, что от меня требовали вежливость и коммерческие обязательства, и, как только освободился, поспешил обойти весь город снизу доверху.

Мне нравилось чувствовать себя китайцем на улицах китайского квартала, украшенного вывесками, обещающими и абсолютно непонятными. Лавочки раскрывали передо мной странные чудеса, которыми бы гордился каждый любитель XVIII века: сирены, грибы, безоаровые камни, плавники акулы, корни мандрагоры… – все необходимое для захудалого алхимика, любящего Восток! Мне нравилось чувствовать себя испанцем на папертях желтых и зеленых церквей, теснящихся на вершинах холмов. Я был неаполитанцем, когда бродил по портовым улицам, и, наконец, французом на выставке работ Коро[147] и Натье[148]. Выставка проходила в здании – точной копии дворца Почетного легиона, на фронтоне которого было выгравировано «Честь и Отчизна»…