Пять невест и одна демоница - Карина Демина

Пустобрехи.

– Ничего, откормим. Хотя… может, этот самый, он девок тощих любит, на западную манеру, – государь сделал вид, что задумался. Но думать ему, как всегда, надоело и он махнул рукой. – Иди, отдыхай, сестрица. После поговорим.

Поговорим.

Всенепременно. Мудрослава ощутила, как закипает внутри ярость. Да как он, пусть и законный наследник, государь даже, смеет обращаться с нею, будто с одной из своих подружек?!

– Спокойно, государыня, – произнес Древояр мягко. – Улыбайтесь. Помните?

Помнила. Еще бы забыть.

Улыбаться.

Отвернуться.

И с видом, будто бы ничего-то не слышала, не видела, вовсе не заметила, удалиться в собственные покои. И там-то, в знакомых до боли стенах, нельзя дать выход ни слезам, ни гневу. Девки суетятся, помогают разоблачиться, скинуть надоевшее дорожное платье. И свербит мыслишка, свербит, что ныне же пойдут гулять по двору слухи, что совсем она бедна, что у иных половых девок наряды краше, нежели у царевой сестры.

Плевать.

Братец объявился к вечеру. Весел. Нетрезв. Слишком уж весел и до того нетрезв, что с трудом на ногах удерживался. От него пахло вином и дымным зельем.

– Славка! – возопил он, сгребши в объятья. – Как я радый, что ты вернулась!

Икнул.

– Сядь, – велела Мудрослава и подтолкнула легко. – На от, выпей.

Перечить, к счастью, не стал. А она взмахом руки отослала девок, что целый день вились, надоедливые, и сказала:

– Как же ты дошел-то до жизни такой, Ярушка?

– Сам не знаю, – братец вдруг сник как-то и разом, икнул, а после его совершенно не по-царски вывернуло, благо, Мудрослава была и вправду женщиной разумной и бадейку поднесла, поставила.

– Что ты мне… налила, – Яр икнул и вытер рот ладонью.

– Ничего особенного. Просто травы.

– Отравить решила? – сказал будто в шутку, а взгляд вот серьезный, настороженный.

– А надо?

– Это ты мне скажи, надо ли. Вона, бояре спят и видят, как бы меня с отцова места скинуть да тебя посадить. Мол, и умна, и рассудительна, не то, что я.

– Больше слушай.

– А другие говорят, что опасно. Что надобно тебя… в монастырь сослать, к жрицам. Или еще куда.

– В замуж?

Братец кивнул.

– Поэтому ты… выбрал? Такого, которого тут в жизни не приняли бы, да?

Яр развел руками.

– Лучше уж замуж, чем в монастырь.

С этим Мудрослава спорить не стала, вздохнула лишь и чашу наполнила.

– На от, полегчает. Когда ты столько пить начал-то?

– Не знаю. Как-то вроде и не собираешься, а начнешь и…

– Идет гульба.

– Точно, – он икнул и поспешно зажал рукой рот. – Отец бы выпорол, да?

– Да, – согласилась Мудрослава.

– И Древояр смотрит так, что… но бояре шепчутся, а… гнать их всех надо было. Теперь уже… поздно.

– Начать думать никогда не поздно.

– Вот. Я себе это тоже повторяю постоянно. Как проснусь. Только все равно думать не получается… говорят, что жениться надо. А на ком?

– У меня спрашиваешь? – вот теперь Мудрослава искренне удивилась.

– Ну… а у кого? Бояре начнут дочек своих пихать, кричать, что надобно смотрины и все такое, по старому обычаю. Друзья… в общем, то же самое. И у них имеются сестры и сородичи. Если подумать, то разница между ними и боярством невелика. Да и друзья ли? Хрен их разберет. Древояр говорит, что стоит подумать и породниться с кем-то из этих, заграничных… а наши будут против. И что делать?

– Думать, – Мудрослава не удержалась и отвесила брату затрещину, легкую, пусть бестолковый, а все одно родной. И обида, что грызла её изнутри, куда-то да подевалась.

– Я думаю, – протянул он обиженно.

– Думай интенсивней, – хмыкнула Мудрослава. – На самом деле Древояр прав. Кого бы ты ни взял жены из наших, то с женой получишь и всю её родню.

– Это да…

Яр тяжко вздохнул.

– Умыться дашь?

– Дам. Сама и полью.

Мылся он шумно, отфыркиваясь, отряхиваясь.

– Прости, – сказал после.

– За что?

– За то, что дурак, наверное. Был и… остался. И останусь. Когда… мне и вправду показалось, что идея-то неплохая. Он же ж не урод был, твой супружник, даже напротив. Ничего такой. И веселый, нравом легкий. И я подумал, что все у вас сложится. А оно вон как получилось.

– Получилось, – отозвалась Мудрослава эхом.

– А потом уже… то одно, то другое. И… ты ведь не жаловалась.

– Надо было?

– Пойми, я не мог тебя вернуть! Просто не мог и все! Сейчас… дай отойти. Все расскажу. Сразу, наверное, надо было. Только я тогда соображал не особо. Тут шептаться стали, обо мне, о том, что если тебе мужа отыскать толкового, то и я не больно-то надобен. О том, что можно даже тебя вернуть, а там… я бы сидел на троне, а ты бы правила.

Воду он пил жадно, крупными глотками.

– Тебя чем-то опаивают, – осторожно заметила Мудрослава.

– Знаю.

– Знаешь?

– Я ведь не совсем дурак, хотя и стараюсь… тут еще когда началось… пока не пойму что, сперва выглядело просто возней, обыкновенною, но потом стало ясно, что дело серьезное. И… ты им не нужна, понимаешь?

– Не совсем, – вот теперь, пожалуй, Мудрослава удивилась.

– Я думал. Долго… много… не смейся только!

– Не смеюсь.

– Кто-то из своих, из ближников, может, еще отцовых. Дурман-траву подсыпать стали еще до твоей свадьбы, сперва крохами совсем… – он вытер лицо и попросил. – Поори.

И сам куда громче сказал:

– Как велел, так и будет!

– Да как ты можешь! – завопила Мудрослава во всю мощь. – Как ты смеешь предлагать мне…

Яр щелкнул пальцами, устанавливая полог.

– Молодец, – он отряхнулся, окончательно скидывая маску. И Мудрослава с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Вот, стало быть, как. Всех обманул.

Всех ли?

– Древояр…

– Нет, – брат покачал головой. – Боюсь, что он в этом деле свой интерес блюдет. Насколько глубоко влез, сказать не возьмусь, но влез точно.

Плохо. Настолько, что в горле ком становится. И тут же тает. Ошибся Яр. Не может такого быть, чтобы Древояр предал. А вот Яр ошибиться – вполне.

Он ведь частенько ошибался.

– Началось именно с его желания выдать тебя за этого… как его там…