Увядание - Лорен Де Стефано

– Сесилия ему, как и мне, очень дорога. Она так старается ему во всем угодить. Это, безусловно, подкупает.

Сесилия еще совсем ребенок. Ребенок, лишенный нормального детства. Она так отчаянно стремится стать Линдену хорошей женой, что готова ради этого на все.

– Но она слишком юна. Ей предстоит еще многому научиться. Ты ведь со мной согласна? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, продолжает: – Та же, что постарше, Дженна… Обязанности свои исполняет добросовестно, но в ней нет ни капли твоего обаяния и женской притягательности. Ну ледышка просто. Моя бы воля, отправил бы ее на корм рыбам.

Он сопровождает свои слова красноречивым жестом.

– Но Линден и слушать меня не желает. Говорит, дай ей время, она изменится, ребенка ему родит. Ну что с ним поделать? Всегда он всех жалел.

Да уж, жалостливый, слов нет. Вот только на ее сестер жалости что-то не хватило.

– Она застенчивая очень, – защищаю я Дженну. – Любит его, просто боится ему что-нибудь не то сказать. Все твердит мне, что не может набраться смелости с ним заговорить.

Вру напропалую, лишь бы Распорядитель Вон передумал отправлять ее на корм рыбам. Не представляю, что это значит, но уверена, что ничего хорошего Дженну там не ожидает.

– А тут ты, – продолжает Вон, словно не слыша меня. – Умная. Красивая.

Мы останавливаемся. Развернув меня к себе лицом, он мягко поглаживает мой подбородок подушечкой большого пальца:

– Я вижу, как он светится, когда ты рядом.

Заливаюсь густым румянцем. Этого в моем сценарии не было.

– У него снова появилось желание жить. Даже начал поговаривать о возвращении к работе.

Почти верю в искренность его улыбки. Распорядитель Вон снова обнимает меня за плечи. Мы проходим мимо различных препятствий, ямок и ловушек для мячиков. Тут и ухмыляющиеся клоуны, и огромные рожки с мороженым, и ветряные мельницы с вращающимися крыльями, и высокий маяк, пронзающий лучом света полумрак осеннего парка.

– Много лет назад, еще до рождения Линдена, у меня был сын. Здоровье у него было богатырское. Еще одно выражение, которое сейчас почти не используют.

– Правда? – удивляюсь я.

– Ни дня не болел. Мы тогда ничего не знали о бомбе, тикающей в наших детях. Он умер, как и другие. Ты думаешь, что тебя ожидает такая же судьба.

Мы останавливаемся. Последовав его примеру, присаживаюсь на большую пластмассовую мармеладинку, прикрывающую седьмую лунку.

– Линдену не так повезло со здоровьем, но он все, что у меня есть.

Его кроткая старческая улыбка не заставляет себя долго ждать. Если бы я видела его впервые в жизни, то наверняка бы пожалела. Обнимаю его, ни на секунду не забывая, что ему никак нельзя доверять.

– В тот день, когда он родился, я приступил к поиску антидота. Тружусь давно и неустанно. Мои исследовательские группы работают посменно, свет в лаборатории не гаснет ни на секунду. Я обязательно найду антидот в ближайшие четыре года.

А если не найдет, что тогда? Стараюсь не думать о том, что после смерти Линдена и всех его жен очередным подопытным кроликом Распорядителя Вона станет ребенок Сесилии.

Он похлопывает меня по руке.

– Мой сын проживет долгую жизнь. И его жены тоже. Вас всех ожидает долгая, здоровая жизнь. Ты разгоняешь мрак, в который его погрузила смерть Роуз. Неужели ты сама этого не видишь? Ты возвращаешь его к жизни. Его снова ожидает успех, он будет брать тебя на все эти вечеринки. И так много-много лет. Будешь жить, как принцесса.

Не знаю, зачем он мне все это говорит, но уже от одного его столь близкого присутствия меня начинает подташнивать. Он и вправду заботливый отец, переживающий за сына? Или что-то подсказало ему, что я собираюсь отсюда сбежать? Он смотрит мне прямо в глаза. Передо мной внезапно оказывается совсем другой человек, и я не вижу в нем ничего зловещего.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я. – Понимаю.

Когда умерли родители, наш подвал наводнили крысы. Проникая в дом по сточным трубам, они грызли проводку и таскали продукты. Для наших ловушек они оказались чересчур сообразительными, поэтому Роуэн решил их отравить. Он смешал муку, сахар, воду и пищевую соду и разлил получившуюся смесь маленькими лужицами по всей кухне. Я думала, что у него ничего не выйдет, но ошиблась. Однажды ночью, когда была моя очередь дежурить, я вдруг увидела крысу. Описав по подвалу несколько неровных кругов, она завалилась на бок. Начала хрипеть, задыхаться, ее тельце судорожно подергивалось. Агония, как мне тогда показалось, длилась несколько часов. Эксперимент Роуэна имел успех невероятный и в то же время отвратительный.

Распорядитель Вон ставит меня перед выбором. Я могу остаться в доме, где он препарирует жену и ребенка Линдена, чтобы найти противоядие, которого не существует. Через четыре года я, скорее всего, умру, зная, что все наши тела станут частью его экспериментов. Но все эти четыре года я смогу посещать роскошные вечеринки, блистая на них в качестве супруги Линдена. Плата вполне достойная. Что бы я ни решила, все равно сдохну, как та крыса, в мучительной агонии.

Слова Вона весь день не выходят у меня из головы. Он улыбается мне за ужином. Я же все думаю о той дохлой крысе.

Только к ночи у меня в ушах перестает звучать полный угрозы голос Вона. Недавно дала себе зарок – едва ложусь в постель, все мысли только о моем родном доме: как он выглядит и как я собираюсь туда вернуться; и еще о той жизни, что я вела до того, как сюда попала.

В моих мыслях нет места жителям этого особняка. Правда, мне время от времени приходится напоминать себе о том, что Линден, несмотря на все свое мягкое обхождение, мне тоже враг. Это он лишил меня брата, дома, а потом запер меня здесь.

По ночам, когда остаюсь одна, всегда думаю о брате. У него с самого раннего детства есть такая привычка: случись что, он сразу заслоняет меня собой, словно всем опасностям в этом мире надо справиться с ним, прежде чем они смогут добраться до меня. Вспоминаю, как он выглядел, когда застрелил того Сборщика и спас меня: в руке ружье, в глазах испуг при мысли о том, что чуть меня не потерял. Мы всегда были близки. Вспоминаю, как мама сказала нам взяться за руки и всегда держаться друг друга.

Подобные мысли кружат у меня в голове каждую ночь, когда никто не нарушает моего уединения и мне хоть на несколько часов удается вырваться из картонной жизни, которую я каждый день проживаю в этом особняке, полном сестер и слуг. Не имеет значения, насколько одинокой я при этом чувствую себя, не важно, каким сильным и горьким оказывается это чувство, главное – мне удается вспомнить, кто я есть на самом деле.

Однажды ночью, уже погружаясь в сон, я вдруг слышу, как ко мне в спальню заходит Линден и прикрывает за собой дверь. Все это происходит словно за тысячу миль от меня. Я сейчас с Роуэном, мы привязываем бечевку к воздушному змею. Легкий заливистый смех мамы сливается со звуками фортепиано, на котором отец играет моцартовскую сонату соль мажор. Роуэн распутывает бечевку, высвобождая мои пальцы один за другим. Он спрашивает меня, жива ли я еще. Я пытаюсь рассмеяться, обратить его нелепый вопрос в шутку, но у меня ничего не выходит – слова застревают в горле. Он не поднимает на меня глаз.