Мешок историй про шалого малого - Александр Мешков

— На Небиру опять собрался? — тихо и печально спросила девушка. Солнце клонилось к закату.

— Не сегодня. Сегодня я устал немного. Завтра, с утра, — ответил Сашка, поглаживая жену по упругому афедрону. Закат был кроваво-пурпурным.

— Надолго?

Они не спеша пошли к дому. Сашка на ходу торопливо снимал штаны. Из штанов показалась еще одна красная-прекрасная антенна. Легкие перистые облака, словно по мановению кисти великого художника, украшали своим замысловатым ориентальным узором Закат.

— По-нашему, на два года. По-вашему — на шесть дней, — ответил он, тяжело дыша всем телом. Антенны свисали из носа и ушей красными соплями. Где-то в вечернем о чем-то небе пела пичужка.

— Вещи собирать? — спросила она. В кустах рододендрона хрюкнула самка тапира. Пролетела мимо толстая плодожорка, тяжело маша крыльями.

— Да. — Сашка уже снял трусы и стал безтрусым.

Где-то в кустах курлыкал лазоревый мудокрыл.

— Носки новые красные положить? С Че Геварой? Помнишь, мы на Кубе купили? — спросила девушка. Где-то в глубине дома по ком-то печально пукнул старый скунс.

— На Небиру красное не носят! — усмехнулся Сашка.

— Белые положу, — согласилась девушка. Сашка бережно уложил ее на ковер прямо в прихожей. На чердаке зашуршал кукарача. Ему ответил навозник-скарабей, доедая уховертку жужелицу.

— И непременно положи угачу. А лучше — две, — вспомнил Сашка.

— Угачу? Ты же раньше никогда угачу не брал, — тревожно переспросила девушка. Где-то в роще, тревожно закричал самец казарка. Квакнула лягушка-листолаз. Плеснул в бассейне тунец желтоперый.

— А сейчас возьму. И, это, главное, золупачу не забудь, как в прошлый раз. — Сашка одной рукой миловал афедрон девушки, другой придерживал антенну, на полметра выпавшую из носа, — Там без золупачи плохо…

«О! Боги! Сборная России по футболу опять проиграла. И кому? Юношеской сборной Уганды! А до этого — детской сборной Адыгеи! А до этого — сборной Монголии. На Кипре заморозили счета. Коррупция в России достигла апогея! В Египте снова беспорядки!!!» Писатель-реалист Владислав Пуканюк еле сдерживал слезы. Столько накопилось негатива в мире, что писатель Владислав Пуканюк из-за всего этого здорово набрался в Доме Литераторов. Писатели, как сконцентрированная совесть общественного сознания, всегда особенно остро переживают тяжелые для страны времена. Начал Пуканюк с безобидного Шато в доме Литераторов. А кончил обидной водкой в общественном туалете. Он еще помнил, как подрался с драматургом Гомозадовым, как долго и мучительно попирал в подсобке уборщицу Галиму Турсунвагиновну, но не помнил, как добрался до дома, как оправился, не снимая штанов, не снимая пиджака, галстука, как лег спать, не помыв ног и не снимая носков. А так же и туфлей. С утра его мутило, крутило, тошнило, выворачивало, корячило. И вдруг, в один момент, все, что его переполняло — стало с напором вырываться наружу, и Владислав, постанывая, рванулся с низкого старта в туалет, где, упав на колени, склонился над очком. Страшная, небывалая рвота исказила его и без того обезображенное болью за Россию лицо. Он блевал без перерыва, десять мучительных минут, показавшихся ему Вечностью. Он блевал от обиды и отчаяния, от безысходности и от отравления паленой водкой. «Как мы, в сущности, бессильны перед Вечностью!» — с горечью думал он.

Наконец приступ рвоты ослаб, и Пуканюк сделал паузу, как уставший спринтер, чтобы немного отдышаться перед следующим рывком. Вдох-выдох, вдох, еще раз вдох…

— Да-а-а-а-а… Ну, что? Плохо тебе, брат? — услышал он чей-то дружеский, исполненный заботы хрипловатый женский голос.

— Нет, я тащусь!!! — с разрушительной издевкой ответил Владислав, но, опомнившись, вздрогнул. В доме никого не должно было находиться. Жена, собрав вещи, ушла еще неделю назад, когда сборная России проиграла сборной Ватикана.

— Кто здесь? — Пуканюк в тревоге оглянулся.

— Это я, твоя Блевотушка! Или Рвотушка, как хочешь меня называй, я не обижусь, — раздался тихий женский голос из унитаза. Владислав заглянул в унитаз. Там, в желто-зеленой, зловонной жиже плавали остатки не переработанной пищи: капуста, свекла, петрушка, горох, сырок «Новость» в фольге, кусочек семги и почему-то окурок сигареты…

— О! Нет! Только не это! Дьявольщина! — Воскликнул в отчаянии Владислав, воздел руки к Небесам, — Довели Россию! Уже и Белочка пришла на святую Русь!

— Да не белочка я, а твоя Блевотушка! Белочка какая-то! — обиженно колыхнувшись, воскликнула рвотная масса в унитазе.

— Блевотина не разговаривает, — осторожно напомнил Пуканюк.

— Не скажи! Ты же сам в своих рассказах писал о говорящем говне, наделенном разумом. Так почему ты отказываешь Блевотине в толике разума?

— То Говно в моей новелле было одной из форм существования космической материи.

— Так и я тоже типа форма оттуда! — Блевотушка многозначительно показала пальчиком вверх. — Я — сестра говна! Да, да! Родная сестра.

Только нетрадиционной ориентации. Говно выходит через жопу! Так ведь?

— Так! — удивленно согласился Пуканюк.

— А у вас ведь в России все через жопу! Так ведь?

— Так! — обрадовался Пуканюк новой образной метафоре.

— Я не хочу через жопу! Не хочу!!!! Не хочу и баста! — Блевотушка решительно хлопнула рукой по унитазу, — В жопе невыносимая вонь! Ты был когда-нибудь в жопе?

— Ну… В метафизическом значении я и сейчас… как бы…

— Жопа существует для быдла, для говна! — прервала его Блевотушка, — А нормальная, уважающая себя субстанция, личность, идея, выходит через рот! Вы же высокие истины изрекаете не жопой?

— Я бы и тут не стал бы так безапелляционно… — растерялся Пуканюк, пораженный глубиной критической мысли Блевотушки.

— Вот я и сменила ориентацию, — не слушала его Блевотушка, — Теперь я ориентируюсь исключительно через рот!

— Так, получается, что вы, по сути, то же самое говно, только ротовое! — заметил Владислав.

— Это демагогия! — скривилась в презрительной ухмылке Блевотушка и тут же скорчила гримасу гордости, как маска греческой трагедии, — Мы Рвотные, Блевотушка, Рвотушка и Рыготушка, отчасти и Отрыжечка, в отличие от Вас и Говна, еще обладаем уникальной способностью к пению! Вы наверняка слыхали, как мы поем по утрам?! Бля-я-я-а-а-а-а-а-а-а-а-а… — рявкнула Блевотушка голосом Джо Коккера.

— Фу! Какая гадость! — сплюнул в унитаз Пуканюк.

— Только не надо вот этого! Зачем вы плюетесь? — Блевотушка вытерлась от зеленой, тягучей слюны Пуканюка, — А если я в вас? Если не как у вас, так значит — гадость! — Она беззлобно, с наигранным драматизмом и даже как-то кокетливо погрозила Пуканюку пальчиком.