Три вокзала - Мартин Круз Смит

— Тебя не заботила мысль, что тебя могли убить. Для тебя это была ситуация безусловной победы.

— Единственное преимущество от того, что много стреляешь, — спускать курок становится труднее, а пули ложатся выше.

— Не у тебя. Ты всадил ему пулю прямо между глаз.

— И спас тебе жизнь.

— Убил Тупого и завладел контролем над ситуацией. Ты знал, что милиция конфискует сумку.

— В тот момент сумка меня волновала меньше всего.

— Но не меня. Ты думал, что с этой сумкой связана какая-то грязь, что это доходы от торговли наркотиками, не так ли?

— Я понятия не имел, что там за деньги.

— Но среди клубной публики немало наркоманов.

— В милиции тоже.

— Ты так правильно всегда думаешь.

— Я стараюсь, — Аркадий не заметил, как она повернула разговор, но это ей удалось.

— Итак, это могли быть доходы от торговли наркотиками?

— Кто знает.

— И я могла оказаться шлюхой?

— Я этого не говорил.

— Некая шлюха, которая пишет о других шлюхах, которые одеваются по последней моде. Ты говоришь: да трахните ее. Пусть ее ограбят. Заставьте ее напряженно трудиться всю ночь, отвечая на одни и те же вопросы много раз до тех пор, пока сумка не будет опустошена. Я просто слышу, как ты договариваешься с прокурором Зуриным. Ты поделился с ним?

Аркадий выскочил из кровати. Аня пыталась смотреть ему вслед: он исчез из гостиной и снова появился из кухни. Она наблюдала, как он приближается к ней с чем-то белым. Она вздрогнула, потому что он направил это что-то в ее сторону.

— Что это?

— Письмо от моего друга, прокурора Зурина. И не стесняйся — можешь обыскать квартиру. Если найдешь сто тысяч долларов, они — твои.

Он не стал ждать, пока она прочитает письмо.

…Аркадий резко проснулся. В темноте он почувствовал присутствие другого человека — не по движению, а по исходящему теплу. Ее запах обволакивал все пространство, он был настолько возбужден, что это вызывало боль. По шевелению на диване он понял, что Аня тоже не спит. В воздухе повисло ожидание и волнение, но он отстранил все это от себя, как плод воображения.

Когда Аркадий проснулся в полдень и раздвинул шторы, Ани уже не было. Тротуар был закрыт зонтами. Около дома рыли котлован. Батарея рабочих, все женщины, раскидывала горячий асфальт. Некоторое время он понаблюдал, как передвигались их резиновые сапоги.

Рекламы аукциона в «Нижинском» висели, как мокрые простыни. Аркадий задался вопросом, что осталось — роскошь или ощущение? Усыпанный алмазами слон? Человеческая жертва? А не был ли Саша Ваксберг простым дополнением ко всему этому спектаклю — как защитник состоятельного класса? Аркадий признался себе, что решил, будто Ваксберг станет защищать Аню. Но это предположение оказалось ошибкой. В нем заговорил эгоизм.

Аркадий позвонил Вилли, но тот сказал, что он сейчас не может разговаривать.

— У нас есть два мальчика, они разбились на Кольцевой дороге, нюхачи, больной пневмонией, падение с высоты, раздробленная шея, а теперь — еще и тройка огнестрельных ран. Из-за них мне пришлось вернуться на работу.

— Правда ли, что один из этих троих — карлик? — спросил Аркадий.

Вилли помедлил с ответом. Аркадий услышал щелчок режущего инструмента — на другом конце провода пилили ребра.

— Удивительная догадка.

— Расскажи о нем что-нибудь.

— Это не трудно. Люди думают, что карлик должен быть быстрым. Нет ничего более далекого от правды. Бывают разные типы карликов, бывают необычные обстоятельства…

— Я думаю, его застрелили.

— Да.

— Но это не главное обстоятельство?

— Не умничай. Я не должен с тобой разговаривать.

— Кто тебе об этом сказал?

— Директор. И прокурор Зурин. Зурин, кстати, сказал, что собирается тебя уволить. Он это сделал?

— Еще нет… — сказал Аркадий.

Он должен был всего лишь намекнуть, не более того. У него не было никаких весомых полномочий. Это можно сравнить с насаживанием маленькой приманки на легкую удочку и забрасыванием ее в пруд, в котором могла бы оказаться рыбка.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Вилли.

— Я имею в виду, что изменение отчета о вскрытии трупа является серьезным поступком. И у тебя есть все полномочия для этого…

Вилли повесил трубку.

— Хорошо, но слабовато, — подумал Аркадий. — Он применил психологию, когда должен был включить шантаж.

Завибрировал сотовый. Снова Вилли.

— Прости, я должен был закурить.

— Не торопись.

— Случилось вот что. Зурин и директор заставили меня снова сделать срез с легкого той девочки. К тому времени запах эфира уже рассеялся. Они заявили, что если я не могу снова подтвердить то, что обнаружил ранее, в отчет о вскрытии трупа следует внести изменения.

— Разве ты не можешь подтвердить это другими средствами?

— Да, но не после того, как ее кремировали.

— Уже?

— Сказали, что таким было пожелание семьи.

— Где карлик? — спросил Аркадий.

— Здесь, под простыней. Мы ждем стол.

— Его кто-то опознал?

— Нет. Мы ничего о нем не знаем.

— Сними простыню.

— Хорошо, — откликнулся Вилли. — О, теперь мы уже знаем кое-что. Он — весь синий от татуировок — с головы до ног. Он — зек.

Тюремные татуировки делались острым крючком «чернилами» из мочи и сажи. Оказавшись под кожей, пигмент становился синим, а рисунок — немного размытым. Но за решеткой татуировки были больше чем искусство — они были биографией. Для любого, кто умел читать символы, татуированный мужчина — открытая книга.

— Расскажи мне, что ты видишь, — попросил Аркадий.

— Все, что хочешь. Мадонна и Младенец, слезинки, коты, паутина, Железный крест, окровавленный кинжал, колючая проволока. Мастерски сделано!

— Как только повесишь трубку, прошу тебя — сфотографируй татуировки Тупого на сотовый и пошли их мне. У меня есть специалист.

Семья Изи состояла из матери-алкоголички и жестокого отца. Их дом был похож на обшарпанную посудину, выброшенную на берег: рваная одежда, пустые бутылки катались по полу из стороны в сторону, под ногами — обрывки газет, свет постоянно отключали.

Старик разводил сторожевых собак для охранных агентств — немецких овчарок, ротвейлеров. Все деньги вкладывались в псов, но однажды они все равно добрались до его хозяйской глотки.