Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

– Ты хорошо дрался вчера, как всегда.

Я киваю с улыбкой. Я не знаю, о чём мы можем разговаривать.

– Ты не хочешь со мной говорить, потому что я – женщина Риггера?

Я поднимаю глаза. Она проницательна.

– Да, – говорю я. Буду честен.

– Я – не Риггер. Я – просто Бельва. Я могу быть хорошим другом. Относись ко мне так же, как ты относишься к остальным.

Остальными меня не пугают каждый день.

– Не бойся, Чинчмак. Риггер не тронет тебя. Риггер просто очень меня любит, вот и всё.

– А ты?

– И я.

Я поднимаюсь.

– Я пойду в библиотеку.

– Если тебе интересно, у Риггера есть своя библиотека.

– Мне говорили, что он не умеет читать.

– Я читаю ему.

– Спасибо. Я ещё не всю библиотеку мессира Санлона изучил.

Она смеётся.

– Мессира Санлона! Жирного… – шепчет она заговорщицким тоном.

Я иду к основному дому.

Библиотека на первом этаже. По сути, это большой зал с ровными рядами полок. Книги тут читают мало. За столом сидит Болт.

Болт ненавидит Риггера больше всех. На втором месте – палач, Голова-с-Плеч. Но Риггер постоянно издевался над Болтом, пока жил здесь. Есть за что ненавидеть.

Впрочем, у Болта такая внешность, что мне тоже хочется над ним поиздеваться. Например, оторвать ему уши. Или отрезать язык. Но я контролирую себя.

Я сажусь напротив.

– Ну что? – спрашиваю я.

– В целом, хорошо. Всё достал.

– Где?

– Пока у меня в комнате. Завтра потащим на место.

– Много?

– Тяжело, как минимум. Три ящика.

Три ящика взрывчатого вещества. Порох, смешанный с какой-то клейкой гадостью. Болт имеет свой канал в Столице. Вряд ли кто-нибудь другой смог бы достать взрывчатку в таком количестве. И чтобы об этом никто не узнал.

– Чинч…

– Что?

– Что насчёт Мормышки?

– Мне он не нравится. Он ненадёжный.

– Если нам потребуются руки…

– …мы воспользуемся рабами. Они уже в курсе.

– Ну, ладно.

Болт – это мои глаза и уши. Он знает, как сделать то, что мы делаем. Я знаю, что делать потом.

Риггер вернётся совсем не туда, откуда он уходил. И я надеюсь, что он сможет приспособиться. Потому что я люблю власть. До того, как попасть в руки ловцам рабов Жирного, я обладал властью. Не меньшей, чем сам Жирный.

Я встаю.

– Сам справишься?

– Нет, ты нужен.

– Когда?

– Завтра. После полуночи.

– Хорошо.

Я покидаю библиотеку. Я не люблю читать, хотя и умею. Там, где я жил раньше, у меня были чтецы. Они пересказывали мне истории так, как я любил, как я хотел. Они знали мои вкусы. Те, кто ошибался, платил очень дорого.

Во дворе по-прежнему пусто. Мне совершенно нечем заняться. Тренировки сейчас – только по утрам, потому что днём и вечером – бои. Все деревенские – в районе арены, потому что там работа. В полях – тишина. Наверное, в усадьбе осталось от силы человек пять-шесть. Я, Пузан, Бельва, Болт. Ещё пара человек.

– Пузан! – кричу я.

Он, как и прежде, стоит в дверях.

– Партию?

– Давай.

Он запирает столовую, мы идём в основной дом. Напротив библиотеки – бильярдная. Я выбираю кий долго, придирчиво рассматривая каждый. Впрочем, Жирный не держит плохих киев. Практически все – как на подбор. Это, наверное, единственный предмет роскоши, который он позволяет себе выписывать из Столицы.

Пузан разбивает. Он играет посредственно. Когда о ком-то говорят, что он играет хорошо, сравнивают всегда с Риггером, с кем же ещё. Меня гложет профессиональная ревность. Потому что я великолепно играю.

Мы играем до десяти побед, как обычно. Я выигрываю со счётом десять – три, чего и следовало ожидать. Иногда я пытаюсь объяснить Пузану, где он делает ошибки, но он отказывается меня слушать и продолжает промахиваться в простейших ситуациях. Сегодня, кстати, не мой день. В хорошие дни я делаю Пузана всухую.

– Зато я готовлю хорошо! – восклицает Пузан, когда я загоняю последний чёрный.

– А я хорошо ем, – усмехаюсь я.

– Да-а, – он поглаживает себя по животу. – А сейчас не хочешь?

– Я сейчас, наверное, на арену. Сегодня вечером Пантера выходит впервые за эти игры.

– Ну, Пантера, он да-а. Сила. Он будет в последнем бою драться. Я уверен.

Последний бой. Последний день. Приедет наместник Угга. И наместник Скволл. Угга станет гостем Жирного. А у Скволла – дело ко мне.

Я подхожу к конюшне. Партизан меланхолично чистит коня. Я никогда не видел Партизана ни за каким другим занятием. Такое ощущение, что он не кормит лошадей и не ест сам. Правда, у него есть женщина, Пала. Такая же худая и вечно оборванная, как и сам Партизан. Она помогает ему в конюшне.

Кроме Рыжего, над которым трудится конюх, в конюшне есть ещё серый в яблоках. Это «женский» конь. На нём обычно ездит Мартилла. Но сейчас она на арене, поехала туда в экипаже вместе с Жирным. Этому «экипажу» лет триста. Мормышка его постоянно ремонтирует, но рессоры всё одно никуда не годятся. А Жирный никак не соберётся заказать новый.

– Партизан, на чём тут можно?

– Бери Рыжего, я уже закончил.

Он взгромождает на лошадиную спину седло, крепит его. Забираюсь на коня.

Ворота открыты. Нет даже вечных стражей – Чихаря и Пыхаря. Тоже ушли смотреть на Игры. Если на провинцию сейчас нападут, никто не защитит её. По меньшей мере, усадьбу Жирного точно спалят.

Деревня пустует. На лавке сидят парень и девушка. Целуются. Я понукаю коня.

* * *

Глашатай ревёт во всю глотку. У него даже получается перекричать толпу.

– А теперь! Непобедимый и великий! Абсолютный чемпион тысячи Игр! Па-а-а-а-а…

Толпа готова взорваться аплодисментами. Она даже затихает, берёт паузу, чтобы взрыв казался сильнее.

– …нтера!!!

Всё, апогей. Не слышно ничего. Даже глашатай вынужден взять паузу. На трибуне наместник Бахна наклоняется к жирному и что-то говорит ему. Жирный смеётся, тряся третьим подбородком.

Глашатай поднимает руки. Толпа чуть замолкает.

– Для разминки! Пантера! Разорвёт на куски! Гладиатора! Графа! Из провинции Бахна!

Наместник Бахна грозит Жирному пальцем.