Наталья (московский роман) - Александр Минчин

Я отбрасываю голову на подушку сбоку, она удерживает меня.

— Са… ша, — по слогам шепчет она, и мне непривычно такое имя, от нее.

— Наталья, тебе неприятно все это, — я прижимаю колено к ее ноге.

— Что ты, Санечка, ты прости меня…

— Я просто не люблю то, что из…

— Глупыш, — шепчет она. Простынею вытирает все мокрое, мое тело.

— Ты прекрасна, — не удерживаюсь я.

— Это тебе кажется, — говорит она. — Саня… — и целует меня.

Я шепчу ей на ухо такое, что́ у нее прекрасно, что она вспыхивает, горящим лицом касаясь моего тела.

— Ох, Саня. — Она снова долго целует меня. — Мой хороший, мне надо выйти…

— Куда? — спрашиваю я.

— …

Э-э, совсем одурел, как только что родился.

— Да, конечно. Только нет… ванны.

— Я что-нибудь придумаю.

Она одевается. Наверно, не полностью, думаю я, берет графин и уходит.

Я лежу опустошенный на спине и думаю, почему у меня всегда так все скомкано в первый раз. Потом думаю, как она обойдется без ванны, несчастная. Будь они счастливы, эти коммунальные условия.

Она скоро возвращается. Вдруг что-то мокрое и холодное касается меня. Это полотенце, она намочила.

— Саня, я сожалею, но вода холодная.

Я быстро вытираюсь и отбрасываю полотенце в детскую кроватку: всё туда.

— Тебе холодно, да, Наталья?

— Очень.

— Иди сюда, я тебя согрею.

Через несколько мгновений она опускается рядом со мной уже абсолютно голая. Потом ее тело ложится на мое. Мы дышим друг в друга и сильно обнимаемся. Нам становится горячо, жарко, потом раскаленно… Я растворяюсь с ней опять. Немного смелей и уверенней, не сдерживаясь в телодвижениях.

После второго раза я лежу и не чувствую себя. Ее рука гладит меня везде. Я совсем выдохнувшийся, что́ со мной сегодня, не понимаю.

Она целует мою щеку, скулу, нежно водя губами.

— Наталья… ты моя? — с удивлением осознаю я.

— Да, только твоя…

— Ты моя, — шепчу я, — ты моя.

— Я твоя, Санечка, только твоя…

Я закрываю глаза и не верю… Я просыпаюсь оттого, что она мне шепчет в ухо:

— Саня, ты придавил меня, мне некуда деться.

Я ничего не понимаю, раскрываю глаза и в темноте вижу, что она прижата к стенке и почти примята мною. Стенка холодная, я завожу руку за ее спину, а она не укрыта. Вся махровая простыня стянута на меня.

— Наталья, — я быстро дергаю ее к себе, в середину кровати, и закутываю. — Ты же была раскрытая? Ты что, Наталья, там же холод!

— Я не хотела будить тебя, Санечка, — шепчет она.

— Как будить? — не понимаю я.

— Ты так сладко спал и губами касался плеча. Я не хотела шевелиться.

— Сколько же я проспал?

— Около часа.

— Не может быть.

Вдруг где-то тикают часы по радио и играют гимн.

— Наталья, ты знаешь…

— Да, — говорит она, — я их уже час слушаю, они каждые четверть часа передают время.

— Наталья, — я целую ее в губы, долго, бесконечно… — Тебе пора…

— Не хочу, я хочу остаться…

— Первый час, они ждут тебя… да?

— Я не хочу уходить от…

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

Я прошу ее еще, и она поднимается. Я щелкаю кнопку, не знаю, как ее назвать, и свет зажигается. Я отворачиваюсь к стенке, отпуская патрон, прикрепленный к спинке кровати. Слышу, как она берет графин, полотенце и не уходит.

— Саня, отвернись, пожалуйста, — тихо говорит она, — там холод ужасный.

— Я же отвернулся, — говорю я и убираю голову под подушку, чтобы не смущать ее, чтобы она не боялась звука.

Через какое-то время она касается моего плеча и говорит «все», но просит не поворачиваться. Она одевается. Не глядя, через плечо я подаю ей комбинацию, лежащую в постели.

— А я и забыла совсем, — говорит она.

Полумрак, кажется, она опустила козырек лампы вниз.

По логике, думаю я, она должна одеваться спиной ко мне, лицом к ставням. Я чуть отклоняюсь и вижу ее спину, прищуриваю глаза, но она уже застегнула. Я быстро хватаю, потянувшись, шапку из детской кроватки и нахлобучиваю на себя.

— Я готова, Саня, — говорит она и добавляет, — как ты просил.

Поднимает абажур у лампочки, комната больше освещается, она смотрит на меня и вдруг начинает смеяться. Я лежу голый в ондатровой шапке. Она смеется все громче и громче, глядя на меня.

— Какой ты забавный, Саня! — Она падает в одежде на постель, смеясь, и целует меня.

Я отрываюсь.

— Наталья, я провожу тебя.

— Не надо, я сама. Холод на улице, куда ты пойдешь.

— Да, только в полпервого ночи ты еще не ходила одна. Отвернись, пожалуйста.

Она отворачивается, я одеваюсь быстро.

— Нравится яблоко?

— Да. Вкусила греха называется, — смеется она, и я смотрю на ее безгрешное лицо.

Нет, она не грешна.

Я подаю ей дубленку. Закуриваю, выходя из дома. Снег и ветер холодной улицы обхватывают нас, и мы прижимаемся друг к другу. Потом останавливаемся и долго целуемся, одетые; моя сигарета прогорает. Мы не можем оторваться.

Потом все же направляемся к метро, губам стало горячо.

— Наталья, ног совсем не чувствую, как спичечки в сапогах, воздушный весь.

— У меня тоже кружится голова, но проходит.

— И вообще, как-то у меня не получилось сегодня. Ты не обижайся…

— Эх, ты, — говорит она, — а говорил, что супермужчина, любовь необыкновенная…

Я смотрю на нее, она улыбается.

— Вот, так все мужчины, обманывают бедных женщин…

Она прильнула к моему плечу и шепчет:

— Ты мой самый лучший, и какая разница, как все получилось сейчас… Я знаю, что будет необыкновенно, я верю в это…

«Натальинька», — шепчу я и целую, ничего не соображая.

К метро мы подходим не спеша, а оно закрыто. Я хотел проводить ее домой… Метро не открывается даже для нас, а это обозначает час ночи. Что она думает, я не знаю, но впечатление, что она ни о чем не думает.

— Возвращаемся? — спрашивает весело она.

Я даже вздрагиваю. И от несбыточности, и от расставания, и от неверия, что это тело — может быть моим. Мне кажется, что этот раз был случайным и больше не будет никогда.

Метро закрыто, значит, расстояние в пять минут мы шли почти полчаса. Хорошо мы ходим. К стоянке такси. Снег под ногами убран, видно по следам — сгребали большой лопатой. Может, пятнадцатисуточники, думаю я. Вечно мне необыкновенные мысли приходят в голову в самое неподходящее время.

Стоянка безлюдна, она в проулке за метро, стоят только два-три таксиста.

Она останавливает меня, не доходя до них:

— Саня, только обещай,