Осень в Шотландии - Карен Рэнни

– Меня удивляет, что ты соблаговолила поговорить со мной сейчас. Твой муж был ослом.

Она улыбнулась, чувствуя странное удовлетворение от неприязненного выражения на его лице.

– Джордж, я никогда бы не поверила, что пять лет способны произвести в человеке такие основательные перемены. Но сейчас я готова признать, что это возможно. Ты стал другим человеком. Даже человеком совсем другого типа.

Он посмотрел так, словно хотел что-то добавить, но раздумал и лишь молча смотрел на нее со своего места. Выходя из кухни, она чувствовала этот его взгляд, ей хотелось спросить, почему он смотрит на нее так хмуро. Себя она тоже спрашивала, отчего чувствует себя одновременно счастливой и несчастной. Почему его присутствие в комнате делает эту комнату теснее, интимнее?

Почему он вообще вернулся? И что ей теперь делать? Почему ей чудится в нем опасность для себя?

Шарлотта быстро вышла и захлопнула за собой дверь, понимая, что на эти вопросы нет легких ответов.

Следующие два дня Диксон занимался делами, в которых не было особой необходимости, зато они успешно поглощали его время. Он одобрил план постройки нового корабля на верфи в Глазго и утвердил смету ремонта другого, находящегося сейчас в доках. Часть его капитала была переведена из американских учреждений в Английский банк. Расширение сферы его капиталовложений было основой его успеха даже на рынке Малайзии.

Мэтью всегда чувствовал себя счастливым, если его господин был на пике активности. И к исходу второго дня, когда для почтовой кареты была готова целая гора корреспонденции, он улыбался от уха до уха.

Впрочем, настроение Мэтью мог повысить и список, отправленный Диксоном своему представителю, где перечислялись товары, которые он планировал взять с собою на Пинанг. Это внушало секретарю надежду, что приближается время возвращения на Восток.

Диксон встал, потянулся – стул в гостиной казался ему неудобным и слишком мягким, но ему не хотелось вторгаться в рабочее святилище Шарлотты, а в Балфурине было достаточно мест, где ему гарантировалось уединение.

Маскарад все больше беспокоил Диксона, возможно, потому, что он уж очень хорошо к нему приспособился. Когда Джеффри открывал перед ним дверь, называя его «милорд», Диксон не чувствовал прежней неловкости. Служанки приседали в реверансе, и он принимал это как должное.

Правда состояла в том, что ему всегда хотелось быть графом Марном. В юности он всегда завидовал Джорджу. И не только из-за титула. Завидовал потому, что Джордж был лэрдом Балфурина, звеном в длинной цепи выдающихся людей, на которых возлагалась защита замка и всего клана.

До возвращения домой Диксон довольствовался тем, что был крупным импортером товаров, человеком, способным и на точный расчет, и на риск, сумевшим многократно увеличить свое состояние. На Востоке титул был ни к чему, там принимались в расчет смелость человека и его деловые качества.

А сейчас он притворялся человеком, которым всегда хотел быть.

Каждое утро он должен бы просыпаться с чувством стыда, но стыда не было. Диксон просыпался и осматривался вокруг с гордостью собственника. Одна часть его души стремилась к тому, чтобы найти Джорджа, а у другой, презренной, была некая тайная надежда на то, что Джордж никогда не вернется.

Что же теперь делать?

– Мы должны уехать, – сказал Мэтью.

Диксон оглянулся на своего секретаря, решив, что тот обрел способность читать чужие мысли.

– Должны. – Отъезд разрешил бы все трудности, разве не так? Его увлечение Шарлоттой пройдет, как и жажда занять место Джорджа. Он снова станет самим собой, даже если эта роль будет даваться ему труднее, чем прежде.

– Вы не нашли клад.

– Я не искал, – признался Диксон. Подобное занятие казалось ему нелепым, особенно если учесть, что ни в какой клад он не верил. Но если клад все же существовал, то именно Джордж как раз мог в этом преуспеть. Сейчас Джордж скорее всего на континенте. Проводит время в обществе какой-нибудь женщины, которая согласилась его содержать, а взамен он ее ублажает. Джордж вполне способен принять такое положение вещей.

– Почему же тогда мы задерживаемся, господин?

Даже себе Диксон не желал отвечать на этот вопрос.

Мэтью бросил на него осуждающий взгляд, но промолчал. Молчание Мэтью всегда было многозначительным.

– Конечно, ты прав, – заговорил наконец Диксон. – Надо уезжать. – И вышел из комнаты раньше, чем секретарь успел сказать хогь слово, а тем более спросить о дате отъезда.

Лишь оказавшись у дверей библиотеки, Диксон осознал, что как раз библиотека и была его целью. Увидев склоненную над бумагами головку Шарлотты, Диксон понял, кого именно он хотел повидать.

Любопытство – вот что привело его сюда Любопытство и, вероятно, что-то еще, однако Диксон не спешил определять, что именно. Эта женщина занимала его мысли, потому что стремилась к неизвестному, не боялась перемен, решилась поступить так, как не поступают молодые женщины, бросив вызов родителям и своему воспитанию, и сама сумела построить собственную жизнь в чужой стране.

Удивительно, до чего они похожи! Он ведь сделал то же самое, покинув Шотландию.

Диксон прислонился к косяку и смотрел на Шарлотту, освещенную косыми лучами солнца. Внешность женщины с первого взгляда поразила его, однако он не назвал бы ее хорошенькой в привычном смысле слова. Нос не совсем отвечал классическому канону, а рот был слишком широким. Высокие скулы и слегка раскосые глаза придавали ей почти экзотический вид. Такое лицо трудно забыть.

У нее были прекрасные плечи и замечательная фигура, сейчас скрытая просторным платьем цвета морской волны. Убранные в пучок волосы открывали изысканную линию длинной шеи.

Диксону захотелось поцеловать ее.

Будь он ее настоящим мужем, в его руках был бы финансовый контроль над замком и даже над школой. Конечно, женщины в Шотландии обладают значительно более широкими правами, чем в других областях империи, тем не менее его слово и желание были бы здесь законом.

Но если бы он действительно был ее мужем, он ни за что не оставил бы Шарлотту.

Какая насмешка судьбы!

Когда-то у него была жена, в которой он не нуждался, а теперь перед ним тоже жена, только чужая.

Честнее всего сказать ей, кто он такой, а потом уехать. Два очень простых дела, но как трудно их выполнить!

Диксону не хотелось уезжать от Шарлотты. Он хотел смотреть на изгиб ее губ, когда она пытается сдержать улыбку. Хотел поддразнивать ее, слышать ее смех. Но больше всего хотел уничтожить неловкость, воцарившуюся между ними, то странное напряжение, которое возникает при каждой встрече, словно оба они слишком остро чувствуют присутствие друг друга.

Жажда обладания, вот что это такое, по крайней мере с его стороны. Он хотел ее, и сам прежде не ведал, что способен с такой силой желать кого-либо.