Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 года - Максим Оськин

Как только стало ясно, что война неизбежна (это стало понятно всем после удара японского флота по Порт-Артуру 27 января 1904 г.), начались поиски полководца для Дальнего Востока. Через несколько дней после японской атаки на Порт-Артур и начала войны военный министр представил императору доклад, в котором представил собственное видение будущей кампании на Дальнем Востоке. Первая фаза — установление господства на море. Вторая фаза — оборона в Маньчжурии до тех пор, пока не будет достигнуто численное превосходство русской Маньчжурской армии над противником на континенте. Третья фаза — переход в наступление и разгром японских сухопутных сил в Китае и Корее. Четвертая фаза — вторжение в Японию и ее оккупация. Очевидно, ясность плана и величайший оптимизм побудили царя при выборе будущего командующего Маньчжурской армией остановить свой выбор как раз на военном министре.

Однако в России того времени все было не так просто. Дворцовые связи и родственность с императорской фамилией играли свою роль. Главнокомандующим всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке являлся наместник адмирал Е.И. Алексеев — внебрачный сын императора Александра II, поэтому военному министру пришлось считаться с этим человеком. Дабы не мешать командованию, А.Н. Куропаткин назначался командующим сухопутными войсками в Маньчжурии с правом самостоятельно сноситься с императором и правительством. Но в любом случае двойное соподчинение в руководстве войсками не могло не иметь многочисленных негативных сторон в управлении армией на театре военных действий. Если же учесть, что Алексеев и Куропаткин терпеть не могли друг друга, так как Куропаткин справедливо полагал Алексеева бездарностью, в то время как Алексеев считал Куропаткина выскочкой, то оба штаба отдавали войскам свои приказы, часто противоположного свойства, и это сказалось на ходе войны.

По выбору А.Н. Куропаткина должность начальника штаба Маньчжурской армии занял ген. В.В. Сахаров, генерал-квартирмейстера — ген. В.И. Харкевич. Выбор начальника штаба обусловливался сложными перипетиями внутри русского генералитета, а именно — военное министерство от Куропаткина принял ген. В.В. Сахаров — брат начальника штаба Маньчжурской армии. Исследователи пишут: «Алексеев на все свои планы получал одобрение царя. Куропаткин шел против штаба главнокомандующего, прикрываясь авторитетом военного министра, который всегда стремился поддержать своего брата — начальника штаба Маньчжурской армии. Трения и взаимное подсиживание отрицательно влияли на деятельность русского командования в Маньчжурии»{128}. Характерно, что А.Н. Куропаткин взял в помощники Сахарова именно поэтому, так как в целом тот доверием главнокомандующего не пользовался. После проигранной Мукденской операции смещенный на должность командующего 1-й Маньчжурской армией Куропаткин взял к себе начальником штаба А.Е. Эверта, а В.В. Сахаров был снят со своего поста.

В свою очередь, генерал Харкевич являлся исследователем и популяризатором опыта Отечественной войны 1812 г. Намереваясь вести войну против Японии по образцу 1812 г., А.Н. Куропаткин и не мог подобрать себе иного помощника. Достижение численного превосходства, чтобы иметь возможность «задавить противника массой», на дальневосточном театре военных действий предусматривалось не ранее, чем через полгода после начала войны и перебросок войск. В первые полгода войны в Маньчжурию возможно было доставить не более 20 тыс. чел. в месяц. Поэтому отступление в глубь Китая, от китайско-корейской границы (Корея оккупировалась японцами) чуть ли не до Харбина, по мысли генерала Куропаткина, должно было измотать японцев. Тот факт, что китайцы являются нейтралами и будут поддерживать скорее ту сторону, которой будет сопутствовать успех, в отличие от 1812 г., где каждый шаг французов в глубь России вызывал новый всплеск народной партизанской войны, почему-то Куропаткиным не учитывался.

Выбор А.Н. Куропаткина на пост командующего Маньчжурской армией приветствовался армией и обществом. В войсках знали, что Куропаткин сделал свою карьеру доблестью и умом, а не прислуживаньем на паркетах столичных учреждений, как то нередко бывало в России. Общество ценило как такт и административный талант военного министра, так и его репутацию наследника Скобелева. Правда, здесь была одна оговорка. В свое время М.Д. Скобелев говорил Куропаткину: «Помни, что ты хорош на вторые роли. Упаси тебя Бог когда-нибудь взять на себя роль главного начальника, тебе не хватает решительности и твердости воли. Какой бы великолепный план ты бы ни разработал, ты никогда его не сумеешь довести до конца». Белый генерал прекрасно разбирался в людях. И здесь он оказался прав: насколько хорош А.Н. Куропаткин был в роли начальника штаба, настолько же отвратителен он оказался в качестве главного военачальника. Уже современники проводили известную параллель с Наполеоном и его многолетним начальником штаба маршалом А. Бертье. Но Бертье не претендовал на то, чтобы получить в командование самостоятельную группировку, хотя он и был маршалом. Зато именно этого человека — надежного исполнителя — не хватило Наполеону под Ватерлоо. Куропаткин же, очевидно, жаждал показать себя и на должности командующего на театре войны. Экзамен был ему предоставлен и не выдержан.

Одной из негативных особенностей руководства войсками со стороны ген. А.Н. Куропаткина был опыт туркестанских походов. В Туркестане командиры обычно командовали небольшими отрядами даже в самых крупных экспедициях. Например, в ходе броска за Балканы зимой 1878 г. М.Д. Скобелев имел под своим началом не менее 15 тыс. штыков и сабель, но тогда он подчинялся вышестоящим командирам. Зато в совершенно самостоятельной Ахалтекинской экспедиции для штурма Геок-Тепе Скобелев сумел сосредоточить не более 7 тыс. чел., больше у него просто не было. Поэтому командующие имели возможность лично вмешиваться в любые вопросы вверенных им войск. Так привык действовать и А.Н. Куропаткин, отличавшийся личной храбростью, но боявшийся брать на себя ответственность за жизни тысяч людей, хотя без этого не может быть полководца: «то мужество, которое лежит в основе решительности, отлично от мужества в отношении личной опасности. Первое — мужество, позволяющее действовать, несмотря на недостоверность данных, мужество в принятии на себя ответственности, моральное мужество, мужество разума. У людей, имеющих такого рода мужество, по меткому замечанию Клаузевица, всякий иной страх побеждается страхом перед колебаниями и медлительностью»{129}.

Но в Маньчжурии под началом генерала Куропаткина оказались десятки, а затем и сотни тысяч людей. В таких условиях личное вмешательство полководца только нервировало низших командиров и приводило к управленческому хаосу — «хаосу компетенций». Тем не менее А.Н. Куропаткин, не осознав, что Русско-японская война имеет иной характер, весь период своего командования вмешивался в полномочия командиров. Например, в сражении 22 марта 1904 г. под Тюренченом начальник Восточного отряда, имевший задачей не допустить переправы через пограничную с занятой японцами Кореей реку Ялу 1-й японской армии ген. А. Куроки, ген. М.И. Засулич был должен консультироваться с Куропаткиным даже по вопросам перемещения артиллерийских батарей. Зачем же тогда был нужен сам генерал Засулич, если каждой пушкой руководил лично командующий? Итог закономерен: задерганный Засулич не решился ввести в бой всех своих сил, исчисляемых в 20 тыс. штыков и сабель при 62 орудиях и 8 пулеметах. В результате не более 6 тыс. русских солдат и офицеров дрались против 35 тыс. японцев при 130 орудиях. Потери русских насчитывали почти 2,8 тыс. чел. и 22 орудия, противник потерял 1 тыс. Первое же сражение закончилось поражением. Теперь ген. А.Н. Куропаткин получил возможность осуществлять свой план отступления в Северную Маньчжурию.