Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

— Виноват, господин Верховный главнокомандующий, — отчетливо говорит Карташов, — я не могу подать вам руки. Я — корниловец!

Краска заливает лицо Керенского. Он пожимается и выходит из купе.

— Взыщите с этого офицера, — на ходу кидает он мне… Поезд мчится, прорезая мрак холодной, тихой октябрьской ночи. Проехали, не останавливаясь, Лугу… Приближаемся к Гатчине. Всюду тишина. Смолкли казачьи песни. Но беспрерывное движение поезда вселяет почему-то уверенность в успехе. Дверь купе распахнулась.

— Генерал, — торжественно говорит мне Керенский. — Я назначаю вас командующим армией, идущей на Петроград; поздравляю вас, генерал!..

Командующий армией, идущей на Петроград! Идет пока, считая синицу в руках, — шесть сотен 9-го полка и четыре сотни 10-го полка. Слабого состава сотни, по 70 человек. Всего — 700 всадников, меньше полка нормального штата. А если нам придется спешиться, откинуть одну треть на коноводов, останется боевой силы всего 466 человек — две роты военного времени!.. Командующий армией в две роты! Мне смешно… Игра в солдатики! Как она соблазнительна с ее пышными титулами и фразами!!!..»[3136]

Керенский утверждает, что только к вечеру того дня, в поезде под Лугой, «получил известие о захвате Зимнего дворца. Специальный курьер привез мне эту новость из Пскова от ген. Барановского, который, в свою очередь, получил сообщение по прямому проводу с телеграфной станции Зимнего дворца от одного из офицеров моего военного кабинета»[3137].

Штаб Северного фронта информировал Ставку: «Главковерх проследовал с эшелоном казаков около 5 часов дня, не останавливаясь в Пскове, далее [к] Петрограду. До 9 часов вечера и позже эшелоны третьего конного корпуса беспрепятственно следовали по данному им направлению. В 22 часа 26 октября из Острова отправлено 6 эшелонов»[3138].

В Петрограде, писал Станкевич, «с вечера грянуло известие о том, что Керенский с войсками приближается к Петрограду. Он в Луге. Он в Гатчине. Он в Царском Селе. Он уже говорил по телефону с Петроградом. Известия эти подняли настроение политических кружков»[3139].

Людям, работавшим в Смольном, было чем заняться. Джон Рид подтверждал: «У них было так много, так бесконечно много дела! Надо было создать правительство, навести порядок в городе, удержать на своей стороне гарнизон, победить Думу и Комитет спасения, удержаться против немцев, подготовиться к бою с Керенским, информировать провинцию, вести пропаганду по всей России от Архангельска до Владивостока»[3140].

По телеграфу и телефону во все уголки страны из Смольного передавались решения Второго съезда о передаче власти Советам. Директивы в тот день исходили от Военно-революционного комитета. Живописует Троцкий: «Выбившиеся из сил люди, давно не спавшие и не евшие, небритые, в грязном белье, с воспаленными глазами, кричали осипшими голосами, преувеличенно жестикулировали и если не падали замертво на пол, то, казалось, только благодаря окружающему хаосу, который вертел и носил их на своих необузданных крыльях»[3141]. Дмитрий Захарович Мануильский — тогда комиссар революционного отряда Красного Села — тоже зашел в помещение ВРК: «Приказы тут же, на клочках бумаги, писались на столе, и полномочиями самого широкого характера облекались находившиеся в приемной Военно-революционного комитета. Дзержинский, Молотов, Сталин, с землистыми лицами, с красными воспаленными от бессонных ночей глазами походили не на живых людей, а на машины, которые отчеканивали короткие, как выстрел винтовки, распоряжения:

— Взять роту самокатчиков.

— Сообщить Смилге о скорейшей высылке артиллерии из Финляндии.

— Арестовать всех находящихся в помещении.

— Выдать две банки консервов»[3142].

В первый день Советской власти в первую очередь ВРК озаботился вопросами защиты столицы. Лужскому Совету было предписано задержать идущие в Петроград воинские эшелоны. Железнодорожным служащим — не пропускать никакие идущие с фронта поезда с военнослужащими. Всем армейским организациям — арестовать Керенского. Из двухтысячного гарнизона едва удалось наскрести две-три роты, желавшие куда-то ехать и стрелять. Рабочие красноармейцы проявляли больший энтузиазм, но их боеспособность в столкновении в регулярными частями была сомнительной. Единственной надежной силой в распоряжении ВРК оказался отряд кронштадтских матросов. К счастью, враг все не объявлялся.

Во вторую очередь, наряду с мерами, позволявшими выжить, удержать или расширить свою власть, большевики сразу же прибегли к шагам репрессивного характера, которые заставили вздрогнуть, возмутиться и насторожиться нейтрально настроенную или колеблющуюся публику. Была прикрыта как контрреволюционная вся несоциалистическая пресса, ведущие и самые тиражные и читаемые газеты: «Речь», «Новое время», «Вечернее Время», «Русская Воля», «Биржевые ведомости», «День», «Народная Правда»[3143]. По городу шли многочисленные аресты. Хотя чаще они были проявлением творческой инициативы вооруженных масс, тянувшиеся с разных концов города к Смольному вереницы арестованных под конвоем тоже не улучшали имидж новой власти.

Военно-революционный комитет разослал повсюду, куда только мог придумать, сотни комиссаров; объявил о переходе городской милиции в ведение Совета; приказал открыть магазины под угрозой мер революционной законности; заявил свои претензии на владение всеми пустующими помещениями в городе; отменил смертную казнь на фронте; призвал железнодорожников не задерживать доставку продовольствия; организовал охрану продовольственных складов; отправил военных на телефонную станцию и восстановил связь в Смольном.

Именно ВРК организовывал «триумфальное» и не очень шествие Советской власти по стране, действуя в основном через дружественные Советы и армейские ячейки. Удачно для большевиков шли пока дела в Москве. Все пять расположенных во второй столице пехотных полков отдали себя в распоряжение ВРК. Ночью были заняты вокзалы, типографии, телеграф, госбанк. На стороне штаба и местного Комитета спасения остались казаки, юнкера, школа прапорщиков и броневой дивизион. Пока все было тихо, никакой стрельбы. Но о Москве успеем поговорить отдельно.