Наваждение - Линкольн Чайлд

Никаких картин на стенах не было — ни в черных рамах, ни в других. Единственное, что украшало стены, — это бесконечные узоры, начерканные фиолетовым маркером: масса завитушек и закорючек, вид которых вызывал тревогу.

— Господи, что же могло Хелен здесь понадобиться?

— Крайне любопытно, — ответил Пендергаст, — особенно учитывая, что во время ее визита семья Доан считалась гордостью Санфлауэра. Злобное помешательство обрушилось на них гораздо позже.

Снаружи зловеще грохотала гроза, за ставнями мелькали багровые вспышки.

Пендергаст и д’Агоста спустились в пустой подвал, который тоже подвергся вспышкам сумасшедшей ярости, бушевавшей на первом этаже. После тщательных, но бесплодных поисков детективы поднялись на второй этаж. Здесь разрушений было немного меньше, однако зрелище все равно удручало. В комнате сына одну стену почти полностью закрывали похвальные грамоты — за успехи в учебе и общественной деятельности. Выдали их, судя по датам, в течение года-двух до и после визита Хелен Пендергаст. Зато противоположную стену украшали иссохшие головы животных — свиней, собак, крыс, — попросту прибитые к дереву. Их никак не обработали, даже не обескровили — под ними застыли широкие потеки крови.

Комната дочери пугала еще больше — полным отсутствием индивидуальности. Единственной характерной чертой оказался ряд книг в красных переплетах; кроме них и антологии стихов, на полке ничего не было.

Приятели медленно прошли по пустым комнатам. Д’Агоста тщетно пытался найти смысл в этой бессмыслице.

В самом конце холла оказалась запертая дверь. Пендергаст вынул отмычки и принялся орудовать ими в замке. Дверь, однако, не открывалась.

— Ну, начинается, — сказал д’Агоста.

— Если вы, дружище, взглянете на верхний косяк, то увидите: дверь, помимо того что заперта, еще и привинчена шурупами. — Пендергаст убрал руку. — Мы сюда вернемся. Давайте сначала осмотрим мансарду.

Мансарда состояла из комнатушек, приютившихся под карнизом, полных отсыревшей мебели и старых вещей. Д’Агоста и Пендергаст проверили все ящики и чемоданы, подняли тучи пыли, но нашли только старомодное поношенное тряпье, множество собранных в стопки и перевязанных бечевками газет. Пендергаст порылся в старом ящике с инструментом, разыскал там отвертку и положил в карман.

— Проверим башни, — предложил он, с видимым недовольством отряхивая пыль с черного костюма, — а потом пойдем в закрытую комнату.

В башенках были винтовые лестницы да ниши для храпения, полные всякой дряни: пауки, мышиный помет, стопки старых пожелтевших книг. Обе лестницы вели в крошечные смотровые комнатки с узкими, словно бойницы, окошками, выходящими на лес, над которым полыхали молнии. Д’Агоста начал терять терпение. Ничего они не найдут в этом доме, полном безумия и тайн. Для чего могла Хелен сюда приезжать — если она вообще приезжала?

Не найдя в башнях ничего интересного, детективы спустились в дом к запертой двери. Д’Агоста посветил фонариком, а Пендергаст отвинтил два длинных шурупа. Повернув ручку, агент раскрыл дверь и шагнул внутрь.

Д’Агоста двинулся за ним и от удивления едва не отшатнулся.

Они словно попали внутрь яйца Фаберже. Комната оказалась небольшая, но напомнила д’Агосте ювелирное украшение — полная сокровищ, которые словно излучали собственный свет. Забитые досками окна делали комнату почти герметично закрытой. Когда-то все тут натерли до блеска — с любовью и тщанием, — и, несмотря на многолетнюю заброшенность дома, глянец не потускнел. Каждый дюйм стен покрывали картины, все пространство занимала великолепная мебель ручной работы и статуи. Пол устилали прекрасные ковры, в черных бархатных футлярах сверкали драгоценные украшения.

В середине стоял диван роскошной темной кожи с изумительным тисненым цветочным орнаментом. Узоры ручной выделки были так совершенны, так завораживали, что д’Агоста с трудом отвел взгляд. Прочие предметы в комнате тоже заслуживали внимания. В одном углу теснились какие-то фантастические статуэтки с продолговатыми головами, вырезанные из неизвестного экзотического дерева, а рядом — целая выставка изящных ювелирных изделий: золото, камни, блестящий черный жемчуг.

Д’Агоста в изумленном молчании прошелся по комнате. Он едва успевал сосредоточиться на каком-то предмете, как его внимание отвлекали другие чудеса. На одном из столов он увидел несколько переплетенных вручную книг — изящная кожа с золотым тиснением. Лейтенант раскрыл один томик и увидел стихи, написанные от руки красивым шрифтом; под каждым стихотворением проставлена дата и стоит имя Карен Доан.

На полу в несколько слоев лежали коврики ручной работы — яркий геометрический рисунок слепил глаза.

Д’Агоста водил фонариком по стенам, любуясь написанными маслом картинами: полные жизни изображения лесных полян и заброшенных кладбищ, великолепные натюрморты и какие-то сказочные, фантастические пейзажи. Лейтенант подошел к ближайшей картине; щурясь и водя по ней лучом, он разглядел внизу подпись — «М. Доан».

Пендергаст тихо подошел и встал рядом.

— Мелисса Доан, — пробормотал он. — Жена писателя. Похоже, все эти картины написала она.

— Все?! — Д’Агоста поводил фонариком по другим стенам. Картин в черных рамках или без подписи Мелиссы Доан не было.

— Боюсь, «Черной рамки» здесь нет.

Лейтенант медленно опустил руку с фонариком. Он вдруг заметил, что дышит очень часто и у него колотится сердце. Какой абсурд… нет, больше чем абсурд!

— Вот чертово местечко! И как это его до сих пор не ограбили?

— Город надежно хранит свои тайны. — Серебристые глаза Пендергаста бегали по комнате, не пропуская ничего, а лицо выражало крайнюю сосредоточенность. Он в очередной раз медленно прошел по комнате, остановился перед столом с книгами, быстро их осмотрел, перелистал и поставил на место. Потом вышел из комнаты и направился в комнату Карен; д’Агоста — за ним. Там Пендергаст вернулся к полке с одинаковыми красными томиками, длинными пальцами снял с полки самый последний том. Все страницы там оказались чистыми. Тогда агент поставил книгу на место и взял предпоследнюю, заполненную горизонтальными черточками, прочерченными по линейке — так густо, что страницы получились почти черные.

Пендергаст взял следующий том, пролистал и увидел такие же черточки, а в самом начале — неразборчивые, словно детские, каракули. Еще в одном томе оказались разрозненные записи, сделанные неровным почерком, скакавшие вверх-вниз по страницам. Пендергаст стал читать вслух — наугад. То была проза, записанная строфами, как стихи.

Я не могу

Спать мне нельзя

Спать. Приходят они и шепчут

Мне. Показывают

Мне. Я не могу

Не слышать их. Я не могу

Не слышать их. Если я снова усну, я

Умру. Сон = Смерть.

Сны = Смерть.

Смерть проклятие я не могу