Зачем нам стыд? Человек vs. общество - Дженнифер Джекет

Полагаю, в XXI веке появятся новые формы скрытой иронии, ведь это и развлекает, и стимулирует общество – для того, чтобы уловить посыл, нужно хорошо разбираться в подоплеке. Аудитория должна понимать, что «Отчет Кольбера» – это пародия на такие продукты от гуру консервативных кругов, как «Фактор О'Райли», иначе от нее ускользнет смысл действа. Интересно, пойдем ли мы еще дальше – хватит ли нам внимания, чтобы считывать следующий уровень под скрытой иронией? Увидим ли мы пародию на Стивена Кольбера, пародирующего Билла О'Райли? О чем-то подобном размышлял Николас Леман в 2006 году, рассказывая об О'Райли в The New Yorker: «О'Райли столь давно и успешно играет О'Райли, обзавелся настолько большим арсеналом зацепок, подколок и подсюжетов, что порой кажется, он пародирует сам себя – а может, Кольбера, пародирующего О'Райли».

Другой мастер игр на внимание с позорящим подтекстом – британский художник Бэнкси. Вершиной скрытой иронии в исполнении Бэнкси следует считать его «документальный фильм» 2010 года «Выход через сувенирную лавку» – если помнить, что его главный герой, Мистер Мозгоправ, является творением самого Бэнкси, а не реальной фигурой в мире искусства, как пытается убедить фильм. Роджер Эберт начал рецензию на этот фильм в своем блоге словами: «Широко распространенное мнение, будто это мистификация, лишь делает фильм еще более захватывающим». Если вы повелись на то, что Мистер Мозгоправ создан Бэнкси (и сознаете, что на самом-то деле это уловка), то «Выход через сувенирную лавку» становится для вас метаперформансом, способом пристыдить мир коммерческого искусства.

Это не значит, что скрытая ирония уничтожила иные способы и стыдить в открытую, прямым текстом теперь невозможно. Остались и прямые действия, и протесты офлайн. Можно привести в пример пикеты протестующих против факторов, ведущих к изменению климата, или 15-месячный протест у магазина меховых изделий в Портленде (штат Орегон), владелец которого в 2005 году был оштрафован за продажу одежды из шкур ягуаров, леопардов и других вымирающих видов диких животных. В Китае кампания «Позорные клетки» была направлена против содержания в неволе азиатских черных медведей ради их желчи, которая используется в традиционной медицине. Британский комик Рассел Брэнд создал онлайновую программу The Trews («Правдивые новости»), где часто прибегает к стыду, аккуратно, но без экивоков (например, чтобы осудить хамскую манеру Fox News брать интервью). Сегодня нашего внимания требует масса информации, имеется и мощная платформа ее передачи и хранения. В этих условиях кампаниям с применением стыда проще пробиться сквозь информационный мусор, если они несут в себе игровой элемент.

Профессор физики в Нью-Йоркском университете Алан Сокал хорошо понимает законы экономики внимания. В 1996 году научный журнал Social Text напечатал его хвалебную статью о работе ряда постмодернистов. В этой статье, названной «Преодолевая границы: к трансформативной герменевтике квантовой гравитации», Сокал утверждал, что научное знание – социальный и лингвистический конструкт.

Написать эту статью Сокала заставило накопившееся недовольство все более антинаучными умонастроениями среди определенных групп ученых. Он прочел книгу Пола Гросса и Нормана Левита «Суеверия высшей пробы: ученый левый фронт и его схватки с наукой» (Higher Superstition: The Academic Left and Its Quarrels with Science) и решил присоединиться к их критике постмодернистов. Однако он был убежден, что любая явная критика канет в «черную дыру». Сокал решил поиграть – затеять нечто «заразительное», от чего нельзя будет «просто отмахнуться» – и написал панегирик «тексту упомянутых авторов». Он решил «дурачиться напропалую – чем абсурднее, тем лучше».

«Таким образом, все более очевидно, что физическая "реальность", как и "реальность" социальная, представляют собой низовой уровень социального и лингвистического конструкта, – писал Сокал, – что научное "знание", никоим образом не объективное, отражает и кодирует господствующие идеологии и соотношение сил в культуре, их порождающей, и что изрекаемые наукой истины по самой своей природе являются теоретическими построениями, ничем, кроме самих себя, не подтвержденными, следовательно, дискурс научного сообщества, при всей своей безусловной ценности, не может претендовать на привилегированное положение в плане эпистемологии применительно к идущим вразрез основному направлению дискурсам, порождаемым диссидентствующими или маргинализованными сообществами». (Уфф…)

Сокал предложил этот 33-страничный опус журналу Social Text, хотя неизменно подчеркивает, что главной его мишенью было не издание как таковое (в редколлегию которого, к слову, входят некоторые из «упомянутых авторов»). «Им просто не повезло оказаться идеальной мишенью – как раз такой вот актуальный журнал и мог напечатать подобную статью». Так и случилось весной 1996 года. (На мою реплику, что это был ход, опередивший свое время, Сокал ответил: «Теперь это уже вчерашний день».)

Через три недели в американском журнале Lingua Franca, посвященном научному сообществу, появилась другая статья Сокала, раскрывающая его розыгрыш. Он обошелся без пресс-релиза и не стал привлекать СМИ, полагая, что в лучшем случае вся эта история «удостоится упоминания на десятой странице Chronicle of Higher Education». Но Национальное общественное радио сделало сюжет о его статье, и постепенно новость о мистификации добралась до передовицы New York Times, а там и французской Le Monde, преодолев Атлантику, поскольку среди высокоученых жертв Сокала были и французы. Впоследствии Сокал стал соавтором книги о том, как философы-постмодернисты изгаляются над математикой и физикой, – «Интеллектуальные уловки. Критика современной философии постмодерна»[8](1998). В том числе и благодаря этой книге труды упомянутой прослойки ученых, извратителей точных наук, «вышли из моды».

Стиль и стратегия реализации аферы Сокала еще интереснее, чем ее содержание. По сути это было остроумное использование скрытой иронии с целью вызвать стыд. Но сам Сокал заявил, что и не думал кого-то стыдить, а жертвы его мистификации сами угодили в конфузную ситуацию. «Я особо не философствовал, когда это делал, скорее это был социологический эксперимент», – сказал Сокал и пояснил, что «стыд – не то слово, которое приходило ему в голову». Как бы то ни было, очевидно, что Сокал умеет пользоваться скрытой иронией.

Как было сказано в предыдущей главе, за минувшие 200 лет наказания стыдом во многом утратили физиологический характер. Никаких больше публичных казней, клеймения каленым железом и полосатых тюремных роб – для современной общественности это неприемлемо. Но и вывести людей на акцию протеста тоже стало трудно. Можно предположить, что наши попытки стыдить отступников будут все более «отвязываться» от физической реальности, поскольку это и легче принимается обществом, и дешевле обходится. «Гринпис» уже не обязательно выставлять у стен Costco сотни пикетчиков, возмущенных хищническим выловом морепродуктов. Можно поднять над штаб-квартирой компании дирижабль с протестной надписью и выложить фотографию в Интернет. Но в начале кампании все-таки нужно совершить какое-то физическое действие.