Голоса ночи - Лидия Джойс

– Как я мог оставаться в стороне? – ответил Чарлз с веселым блеском в глазах.

Сердце Мэгги забилось быстрее. Она молча направила его руку так, чтобы он обхватил ее талию, и, шагнув к нему, призывно откинула голову назад. Но вместо поцелуя он коснулся ладонью ее щеки.

– Ты беспокоишь меня, Мэгги. Ты слишком легко отдаешься.

Она немного отстранилась.

– Я отдаюсь только вам. Вы знаете это.

Чарлз скривил губы наподобие улыбки:

– По этой причине, боюсь, я слишком злоупотребляю своим положением.

– Возможно, такие отношения выгодны не только вам, – сказала Мэгги довольно резко. – Может быть, я использую свое тело, чтобы попытаться привязать вас к себе и потом выжать побольше денег. Я ни о чем не сожалею… Да и с какой стати мне печалиться об этом?

Такой ответ явно поразил барона, хотя видимой реакцией был только резкий взгляд, когда он на мгновение замер.

– Но разве все здесь не для тебя? И разве тебе не хватает денег? – Он говорил спокойным низким голосом, в котором Мэгги не могла уловить его настроение.

Неужели все это действительно именно для нее? Она хотела убедить себя, что это так, и все же что-то внутри протестовало против этого.

– Все эти блага предназначались бы и любой другой девушке, которая бы оказалась на моем месте, – сказала она. – Если бы я думала иначе, то, вероятно, обманывала бы себя, поверив в несбыточную мечту.

– Ты не позволяешь себе даже мечтать, Мэгги? – мягко спросил Чарлз.

– А вы? Вы позволяете себе мечтать? – спросила она, в свою очередь. – Проблема в том, что приходится сталкиваться с реальной действительностью. Так что лучше ни о чем не грезить.

Чарлз со вздохом отпустил ее и с озадаченным видом медленно прошелся по комнате. Он остановился около одного из столиков с фарфоровыми безделушками и, взяв статуэтку пастушки, долго смотрел на нее. Мэгги уже начала думать, что он вообще больше не собирается ни о чем говорить.

Наконец Чарлз рассеянно заговорил, обращаясь в большей степени к самому себе, нежели к ней:

– Если не считать моего появления здесь третьего дня, последний раз я был в этой комнате семь лет назад. Тогда моя мать впервые узнала о существовании этого дома и о том, что отец купил его для своей любовницы через шесть недель после свадьбы. В то время мне было двадцать лет, и до этого момента я никогда не видел мать плачущей. – Чарлз криво улыбнулся. – Раньше я вообще не представлял, что могло бы заставить ее заплакать. Поэтому я в гневе помчался в Челси, готовый к столкновению с отцом и вынашивая безумную мысль вызвать его на дуэль или избить… или сделать еще что-нибудь. Когда я прибыл, его здесь не оказалось. Была только Фрэнсис, его новая любовница, недавно въехавшая в дом. Она была необыкновенно красива и являлась одной из тех редких женщин, чья внешность поражает мужчин настолько, что они готовы совершать самые нелепые поступки ради одной лишь ее улыбки. Фрэнсис любезно приняла меня с необычайным великодушием и даже сочувствием, когда узнала причину моего появления в Челси. Конечно, она была довольно вульгарной, и ее манеры казались в большей степени нарочитыми, чем изысканными, но когда она улыбалась, немудрено было потерять голову. Фрэнсис под каким-то предлогом завлекла меня в спальню и начала хладнокровно соблазнять.

– И у нее получилось? – задала Мэгги естественный вопрос, надеясь выпытать главное в этой истории.

Чарлз покачал головой:

– Меня сдерживало то, что я был ужасно зол на отца, до слез расстроившего маму. И все же я поцеловал ее в ответ, хотя намеревался отомстить отцу другим способом. Это безумие быстро прошло, и я покинул дом. Однако Фрэнсис все же преуспела в своей попытке нейтрализовать меня, так как после этого визита я то ли из трусости, то ли из лицемерия отказался, от столкновения с отцом.

– Почему вы рассказываете мне все это сейчас? Почему вообще заговорили об этом? – спросила Мэгги, нахмурившись. – Я не могу понять.

Барон резко поставил статуэтку на место.

– Потому что эта комната напоминает мне о ней. Я часто думал, почему она поцеловала меня тогда, почему хотела, чтобы я переспал с ней, мягко говоря, и в конце концов пришел к выводу: Фрэнсис хорошо усвоила, как надо пользоваться своим телом, чтобы добиться чего-то в этом мире. Когда явился молодой мужчина, угрожая отнять у нее все, что она приобрела с таким трудом, она не стала противопоставлять ему силу, которой у нее не было, но решила всецело отдаться ему, чтобы лишить его возможности бороться с ней… Ты не Фрэнсис, и все же, когда ты заговорила об использовании своего тела здесь, в этой комнате, и проявила готовность отдаться так легко… – Чарлз умолк.

Мэгги нахмурилась и сложила руки на груди.

– Вы правы. Я не Фрэнсис. Я некрасива, и мужчины не совершают глупости ради моей улыбки. Но я и не шлюха… пока, во всяком случае… и не хочу, чтобы из-за меня плакала какая-то женщина, будь она даже богатой избалованной особой. Однако это не значит, что я настолько глупа, чтобы делать вид, будто бы вы пришли сюда, потому что не можете жить без моей любви, и что собираетесь превратить меня в принцессу и унести в заоблачный замок. Я еще не потеряла рассудок и должна позаботиться о себе и о моих ребятах.

– Значит, ты не хочешь иметь дело со мной? – спросил барон холодно.

Мэгги вздохнула:

– Я хочу быть с вами, несмотря ни на что, но я должна помнить о том, что реально для меня в этой жизни. – Она подошла к Чарлзу и положила руки ему на грудь. – Например, вот это реально. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в шею, ощутив на губах солоноватый вкус горячей кожи. – Вот так-то. В этот вечер вы будете принадлежать мне. Ни во что другое я не верю.

Чарлз посмотрел на нее долгим взглядом, и она испугалась, что он может повернуться и уйти. Но он печально усмехнулся и сказал:

– Довольно откровенное заявление. Хочу только, чтобы ты была уверена в своих словах.

И прежде чем Мэгги успела спросить, что он имеет в виду, Чарлз поцеловал ее, после чего у них долгое время не было необходимости что-либо говорить.

Дни вихрем неслись за днями, подобно стремительному потоку, внезапно прорвавшему дамбу и хлынувшему в долину после длительного застоя. Чарлз уже начал сомневаться, успеет ли он осуществить задуманный план в такой ситуации, когда недели пролетали как одно мгновение и время от восхода до заката казалось плотно спрессованным. Он, как обычно, был занят проверкой счетов, законодательной деятельностью, парламентскими заседаниями и прочими делами, а семья все также донимала его бесконечно повторяющимися упреками. Мать периодически то пыталась сблизиться с ним, то принималась вновь осуждать, а Милли поддразнивала в связи с частыми отлучками, которые объясняла амурными делами, сама не зная, насколько близка была к истине.