Голоса ночи - Лидия Джойс

Чарлз покачал головой:

– Нет. Меня дома ждет ужин, и, кроме того, я должен дать распоряжение слугам, чтобы они обеспечили охрану здесь. – Он протянул руку и открыл дверцу кареты. – Желаю доброй ночи.

Мэгги посмотрела на него долгим взглядом, потом кивнула и вышла из кареты.

– Значит, до завтра? – спросила она, и на этот раз в ее голосе не было скрытого желания.

– Конечно, – кивнул Чарлз.

Она улыбнулась ему мимолетной загадочной улыбкой, а затем закрыла дверцу кареты и поднялась по ступенькам крыльца ко входу. Чарлз подождал, пока не открылась входная дверь. Он увидел, как в проеме на фоне желтого света появился силуэт миссис Першинг, после чего дал команду Стивенсу возвращаться в Эджингтон-Мэнор.

Когда Чарлз прибыл в Эджингтон-Мэнор, дом выглядел призраком в свете луны. Из окна сестры пробивался слабый свет, но все остальное поместье было окутано тьмой. Чарлз вздохнул, вспомнив немой упрек матери в ответ на его поведение прошлым вечером. Он почти слышал ее голос, заявляющий, что она не станет больше ждать его к ужину. Непочтительный сын заслужил подобное отношение.

Чарлз открыл входную дверь и вошел в холл. Его встретила служанка.

В детстве этот дом при полном освещении казался Чарлзу дворцом, сделанным изо льда, и он почти убедил себя и сестру, что Эджингтон-Мэнор когда-то принадлежал прекрасной и ужасной Снежной королеве. Однако сейчас, когда мерцающее пламя единственной свечи освещало его путь, все величие дома было поглощено тьмой. Чарлз вдруг почувствовал одиночество, подобное тому, которое испытывает человек, заблудившийся в лабиринте.

Он свернул за угол. Дверь в комнату сестры была приоткрыта, и в коридор лился красноватый свет, который своим знакомым теплом развеял ощущение сказочности в окружающей обстановке. Чарлз с подозрением воспринял подразумеваемое приглашение со стороны Милли, помня их недавний разговор или, точнее, спор. У него возникло желание избежать встречи с сестрой. Но для этого пришлось бы вернуться на первый этаж, пройти через библиотеку и по черной лестнице подняться до своих апартаментов. Однако гордость не позволила Чарлзу согласиться на постыдное отступление, и он двинулся вперед по коридору.

Едва он поравнялся с дверным проемом, из комнаты раздался голос Милли:

– Наконец-то ты явился! Я давно жду тебя.

Подавив вздох, Чарлз переступил порог и вошел в спальню сестры.

– О, Чарлз, мне надо поговорить с тобой! – улыбнулась Милли. – Проходи и садись! Ты вечно заставляешь меня волноваться, когда задерживаешься.

Чарлз опустился на довольно неудобное, обшитое парчой канапе. Рядом на столике стояло накрытое салфеткой блюдо, и, подняв салфетку, Чарлз обнаружил на нем холодную говядину и золотистый пудинг. Это была его любимая с детства еда; сестра явно хотела к нему подольститься, что являлось тревожным знаком. Чарлз начал есть, в то время как Милли продолжала щебетать:

– Что ты сказал матери прошлым вечером? После разговора с тобой она ушла в свою комнату, заявив, что слишком расстроена и не способна вынести чье-либо общество. Из-за этого я вынуждена была пропустить чай у леди Мэри и леди Элизабет.

– А дома ты тоже не пила чай? – спросил Чарлз в надежде изменить направление разговора и выяснить, какую цель преследовала Милли, помимо простого любопытства.

– Как я могла? – возмутилась Милли. – Я же не могла всех бросить. У нас было пятьдесят человек… точнее, сорок восемь, не считая меня и мамы, и половина из них – джентльмены. Если бы ты не проигнорировал кузину Берил…

– Она выпила бы из нас всю кровь, как это обычно делают бедные родственники, – закончил за нее Чарлз.

Милли открыла рот, чтобы возразить, потом закрыла его и откинула назад прядь волос. «Всегда ли сестра такая неугомонная? – подумал Чарлз. – Она непрерывно чирикает, как посаженный в клетку зяблик, стараясь завладеть вниманием собеседника и при этом мало интересуясь его мнением». Впрочем, большинство женщин из его окружения имели такую же манеру вести беседу. При этом умудренные опытом особы умело кокетничают и сопровождают разговор колкостями, а молодые, наивные девицы лепечут что-то и хихикают, но в основном их манеры общаться очень схожи. Совсем иное дело – Мэгги: ее речь отличается так же, как ружейный выстрел от трели флейты.

– Но перейдем к делу, – не унималась Милли. – Я, конечно, должна была бы рассердиться на тебя за то, что ты так расстроил мать, однако сейчас не до этого. Необходимо подготовиться к ежегодному приему в нашем доме, и без твоей помощи здесь не обойтись.

Проклятие! Чарлз выпрямился на диванчике. На этом приеме он намеревался представить Мэгги своему окружению. Мать обычно начинала подготовку к приему чуть позже, в марте, теперь же нужно торопиться. Мэгги должна быть во всеоружии.

– Когда состоится прием? – спросил Чарлз, стараясь придать своему голосу беспечный тон.

– В этом году мама хочет перебраться за город в конце весны, – небрежно сказала Милли, – поэтому она намеревается устроить прием пораньше.

– Когда именно, Милли? – нетерпеливо повторил Чарлз.

Сестра состроила гримасу.

– Через шесть недель.

«Достаточно ли будет этого времени? – подумал Чарлз. – Должно хватить».

– Но меня волнует не это, – продолжила Милли. – Мама решила выбрать на этот раз великолепную и довольно смелую тему. Хочешь узнать, какую?

«Лучше не надо», – подумал Чарлз, а вслух сказал:

– Ну разумеется.

– Это будет идиллия! – возбужденно произнесла Милли с блеском в глазах. – Мифическая пастораль! Представляешь? Мужчины будут сатирами, пастухами и богами в пастушеских нарядах, а женщины – нимфами и пастушками.

– А также богинями в пастушеских одеяниях? – предположил Чарлз.

– Девственными охотницами, – строго поправила Милли. – И у мамы есть превосходная идея, в какой роли будет выступать каждый из нас.

– Попробую догадаться, – сказал Чарлз. – Ты будешь Дианой, а я – Аполлоном.

Милли надула губки:

– О, нетрудно было догадаться, когда я намекнула насчет охотниц. Но это чудесно, не правда ли? Ты будешь великолепным сыном в золотистом наряде рядом с белолицей, холодной красавицей сестрой! А мама, конечно, будет нашей матерью Лето.

– В таком случае нашему дорогому покойному отцу отводится роль Юпитера. – Как мудро придумала мать! Нет, выдержать такое представление ему будет не под силу. Он не собирается участвовать в этом маскараде!

Отводя ему роль Аполлона, преследующего различных нимф, Милли тем самым как бы намекала на его склонность к кратковременным романам и таким образом пыталась слегка уколоть за лишенную энтузиазма реакцию на ее идеи.