По секрету всему свету - Ольга Александровна Помыткина

не рассказывать. Разве с ними договоришься — унижаться я не умею. У меня даже разболелась голова. Пойду, попрошу таблетку».

На посту сидела вторая сестра. Я подошла к ней с вопросом:

— У вас есть таблетка от головы?

— Да, сейчас.

Она нашла таблетку в шкафчике и подала мне, удивив меня своим спокойствием.

Тогда я решила пожаловаться:

— Вы знаете, в нашей палате сильно холодно. Можно мне в другую палату перейти?

— Да, можешь пойти в пятую палату, а завтра вернешься обратно, до прихода дневных.

— Спасибо вам.

В пятой палате было тепло. Там горел камин, и все уже спали, кроме одной больной. Она сидела и смотрела на меня, пока я стелила пастель, кровать стояла возле входной двери. Потом дверь закрыли, и я легла спать. Камин горел красным пятном, и едва освещал большую комнату. Пастель была холодной, мне пришлось съежиться. Тут больная не выдержала и спросила:

— А ты что замерзла у себя?

— Да. Я переночую и завтра уйду к себе.

— Конечно, спи.

Я опять вспомнила о случившемся недоразумении, и мне стало совсем не хорошо.

Но я попыталась уснуть.

В семь часов утра, когда все еще спали, зашла медсестра Наталья, чтобы поставить уколы. Она включила свет. И недовольная подошла ко мне. Я, лежа на боку, откинула одеяло, приспустила плавки и стала ждать своей участи — укола.

— Ну, как спалось? — сердито спросила Наталья.

— Очень хорошо, — покорно ответила я.

Я вспомнила о вчерашнем происшествии, и у меня загорелось лицо. Мне нужно было собирать белье и уходить в свою холодную палату.

— Ты что-то вся красная. Не температура ли у тебя? — спросила та больная, которая за мной вчера наблюдала.

— Да, наверно.

— Оставайся у нас.

— Пойду в свою палату, здесь же кто-то лежит.

«У меня что-то желудок болит. Такое чувство, будто я состарилась лет на десять».

В нашей палате стало еще холодней. Я заправила пастель и села на кровать, чтобы расчесать волосы.

«Увижу я сегодня Диму или нет. Наверно в столовую он придет».

Страшные мысли лезли мне в голову. И ужасная картина представала передо мной: будто стою я посреди коридора в школе, а все идут и плюют мне в лицо. И, вдруг, ко мне подходит классная руководитель и говорит: «Ты опозорила нашу школу, тебе здесь нет места!» А у меня слезы льются, и я трясусь всем телом. А учитель продолжает: «Вон! Тебе нет места среди порядочных людей!» Тут я выхожу из школы и падаю на землю от горя.

Я снова возвращаюсь в палату и смотрю в окно.

«Да бред какой-то. Я ничего не сделала, чтобы быть так опозорена».

Я легла, закрыла глаза и заснула.

За завтраком и за обедом Димы не было. Я мучилась в догадках. Вскоре от Алексея я узнала, что его выписали, и он ушел домой.

«Как же его так быстро выписали? Да, он же говорил, что ему осталось два-три дня».

В процедурном кабинете была та же вредная сестра Наталья. У меня вспыхнуло лицо от стыда. Я, молча, виновато приспустила штаны и стояла не шелохнувшись.

— Бесстыжая. Не хватало, чтобы через наш стационар появились дети, — грубо сказала Наталья.

— Как вы могли такое даже подумать.

— От вас, молодых, все можно ожидать.

«Боже! Какой стыд! А ведь ничего такого и не случилось».

— Да у меня с ним ничего не было.

— Это мы пришли вовремя. С тобой хочет поговорить Мария Семеновна, зайди к ней в кабинет.

— Хорошо.

Я вышла из процедурки и увидела Марию Семеновну. Это крупная женщина и очень симпатичная, но строгая и справедливая. Она всегда очень опрятная, в белоснежном халате.

— Ольга, мне нужно с тобой поговорить. Идем в мою комнату, — строго сказала она.

В комнате никого не было. Врач села за стол, а я села напротив и опустила глаза.

— Я знаю, что у вас тут произошло.

— Но, у нас ничего не было и не могло быть, — оправдывалась я.

— Я ничего не хочу об этом знать. Но, чтобы этого больше не было. Об этом мы никому не скажем: ни родителям, ни в школе. Веди в общественных местах себя прилично. — Она открыла папку с анализами. — У тебя анализы неплохие, я тебя выпишу через два дня. Долечишься дома, ведь у нас здесь очень холодно.

— А можно мне сегодня сходить домой?

— Можно, только к вечерним уколам приди, пожалуйста.

Я почувствовала облегчение после разговора с врачом. И то, что никто об этом не узнает, было для меня успокоением. Я встала и пошла в палату.

В коридоре было много народу, когда я уходила домой. Я снова встретила косой взгляд Натальи, когда столкнулась с ней в коридоре. Женщина была одета и тоже собиралась уходить. Я разволновалась, боясь, что мне опять напомнят о позоре. Но медсестра молча прошла вперед.

У меня все же вспыхнуло лицо огнем. На улице было очень сыро, и вельветовые сапожки быстро намокли. И тут я разрыдалась навзрыд, хорошо, что не было прохожих. Я думала о Диме, я поняла, что его больше никогда не увижу и, что нашей дружбе пришел конец.

«Все равно все узнают от медсестры — она разболтает».

Мне пришлось пойти домой пешком, так как ни с кем не хотелось общаться. Я вздрагивала от проезжающих мимо машин, а слезы все катились у меня по щекам.

Возвратилась из дома уже под вечер. Я ничего не сказала своим родным, и то, что меня скоро выпишут. Дома было по-прежнему уютно, чисто. И даже находясь в палате, я все еще чувствовала тепло родного дома, несмотря на сырость в комнате и холод. Мне не терпелось покинуть это убогое место. Я вспоминала Диму и страдала. Кажется, я влюбилась в него.

«Хватит страдать, надо думать о школе», — приказала я себе.

Через два дня меня выписали. Проходя мимо первого поста, я опять вздрогнула.

«Ну, вот и все. Надеюсь, больше сюда не приду никогда».

Диму я больше не видела. Я быстро к нему охладела.

Алексей не ходил в спортзал. А я продолжила занятия только в мае. Летом не занималась и начала ходить в спортзал только в ноябре. Со здоровьем у меня было все в порядке.

В спортивном колледже. 1992 — 1994годы

Когда я закончила 11 классов, то уже была готова к поступлению в Спортивный колледж. Я настроилась решительно. Готовилась тщательно: бегала, делала упражнения и садилась на шпагат.

И вот настал этот волнительный день экзаменов.

Признаюсь,