В августе 1941 - Александр Оришев

Примерно в эти же дни МИД СССР через посла М. Филимонова обратился к иранским властям с просьбой предоставить СССР возможность использовать иранские аэродромы в приграничных районах и участки Трансиранской железной дороги для обеспечения защиты своих приграничных районов в случае нападения противника[235]. Однако такое обращение советской стороны даже американцами было расценено не как подготовка к захвату иранской территории, а как попытка оказать нажим на правительство Ирана с тем, чтобы вынудить его отказаться от проведения проанглийской политики[236]. СССР не исключал возможности использования иранской территории против него как со стороны Германии, так и ее противников.

В этом же 1940 г. Закавказский округ был усилен пятью стрелковыми, тремя авиационными, одной кавалерийской и одной танковой дивизией. Число боевых самолетов в округе возросло с 40 в 1936 г. до 500 к 22 июня 1941 г.

В начале июня 1941 г. в Среднеазиатском военном округе с участием представителей Генштаба были проведены учения на тему: «Сосредоточение Отдельной армии к государственной границе». С началом войны с Германией на территории округа была проведена мобилизация военнообязанных и начато формирование армий для прикрытия границ с Турцией и Ираном[237].

В сложившейся ситуации германское руководство делало все возможное, чтобы склонить иранское правительство к сопротивлению союзникам. Угроза вторжения войск Советского Союза и Англии в Иран вызвала серьезное беспокойство в германской дипломатической миссии. 19 августа германский посланник Э. Эттель заверял А. Мансура: «Сегодняшние успехи на Украине есть лучшее доказательство предстоящей окончательной победы Германии над Советами. Ежедневно идет тяжелая работа по уничтожению больших воинских формирований. Советскому Союзу осталось недолго существовать, и вместе с его поражением придет конец существованию вечного противника Ирана. Такова участь и Англии, которая держится только при помощи американских костылей. Стойкость иранского правительства имеет решающее значение для этих стран. Я признаю, что из-за советско-британского давления на Иран положение его становится деликатным и что большую роль здесь должен сыграть фактор времени. Я убежден, что германское правительство незамедлительно окажет помощь Ирану»[238].

По мнению советского историка Б. П. Балаяна, в Берлине предполагали, что в случае активного сопротивления иранских войск режим Реза-шаха продержится до конца сентября 1941 г. К этому времени Гитлер рассчитывал прорваться в Иран через Кавказ, и 21 августа он отдал приказ командующему сухопутными силами генералу В. Браухичу быстрым продвижением на юг группы армий «Центр» повлиять на позицию Ирана в отношении Англии и СССР[239].

Действительно, Берлин пытался оказать Реза-шаху хотя бы моральную поддержку. В записке от 22 августа 1941 г. по вопросу о продолжении операций на советско-германском фронте Гитлер указывал: «Из соображений политического характера крайне необходимо как можно быстрее выйти в районы, откуда Россия получает нефть, не только для того, чтобы лишить ее нефти, а прежде всего для того, чтобы дать Ирану надежду на возможность получения в ближайшее время практической помощи от немцев в случае сопротивления угрозам со стороны русских и англичан. В свете вышеупомянутой задачи, которую нам предстоит выполнить на севере этого театра войны, а также в свете задачи, стоящей перед нами на юге, проблема Москвы по своему значению существенно отступает на задний план»[240].

В этот же день И. Риббентроп поручил Э. Эттелю персонально встретиться с Реза-шахом и передать послание фюрера, в котором тот пытался приободрить шаха: «Германские войска уже достигли пространств Украины. Правительство рейха заключает, что уже этой осенью будут захвачены другие южные области Советского Союза. Любые возможные попытки англичан открыть второй фронт против нас на Кавказе заранее обречены на провал благодаря превосходству наших войск»[241].

Однако в германской дипломатической миссии на ситуацию смотрели иначе. Э. Эттель не горел оптимизмом. Он понимал, что Ирану надеяться на помощь Германии нереально. Во время одной из бесед он прямо заявил об этом А. Мансуру: «Германские войска все еще далеко. Если бы Иран столкнулся лишь с одним из своих двух традиционных противников, то положение было бы намного легче. К сожалению, Советский Союз все еще существует. Иранское правительство с мрачным предчувствием смотрит на приближающийся тяжелый климатический сезон в СССР, который создаст большие препятствия на пути германских войск»[242].

С каждым днем среди немцев в Иране росли панические настроения. Э. Эттель пытался всеми способами восстановить порядок в немецкой колонии. Б. Шульце-Хольтус писал по этому поводу: «В эти дни Эттель объявил, что всякий немец, покинувший страну, будет рассматриваться как предатель. Это была политика престижа, рассчитанная на то, чтобы показать Персии силу германского спокойствия»[243].

Оценивая ситуацию, сложившуюся в то время в Иране, советские историки выдвинули версию о подготовке немцами государственного переворота. При этом ссылались на тайный визит в Иран шефа абвера Ф. Канариса[244]. По мнению С. Л. Агаева, переворот был намечен на 22 августа 1941 г., но в последний момент перенесен на 28 августа того же года[245]. Приводились сведения, что нацисты ввезли в страну все необходимое для смены власти, вплоть до иранских государственных флагов со свастикой[246]. Эту версию поддерживает и М. С. Иванов, утверждавший, что нацисты «в первую очередь собирались вырезать состав советского посольства в Тегеране и всех проживавших в Иране советских граждан»[247]. Другой советский историк, Б. П. Балаян, развивая версию о перевороте, сделал предположение, что немцы с помощью угрозы переворота пытались заставить иранское правительство начать военные действия против Красной Армии и британских войск еще до подхода германских армий к иранским границам. Что же касается даты 28 августа, то, по его мнению, на этот день был назначен не переворот, а выступление иранских войск против армий союзников[248]. Однако в 1990-х гг. версия о возможности переворота подверглась основательной критике со стороны З. А. Арабаджяна[249].