Приговор - Кага Отохико

— Нет. — Такэо прервал бесконечный словесный поток своей гостьи, но тут же замолчал, не зная что сказать. — Пока нет. Он в полном порядке, здоров.

— А, ну, это самое главное, я очень рада. Он ведь тоже в сущности не плохой человек, просто так уж сложилось… Я рада, что он в добром здравии. А, кстати, я хотела вас спросить: вы хорошо знакомы с госпожой Кунимицу? Я имею в виду сестру Кунимицу.

— Я понял, — кивнул Такэо. — Не могу сказать, что хорошо, но сестра входит в редколлегию журнала «Мечтания», и мы с ней общаемся от случая к случаю.

— Да, конечно. Я с ней познакомилась на спортивном празднике в школе дочери, тогда-то она мне и рассказала, что занимается журналом, и я ей тут же сообщила, что читаю ваши записки. Она так обрадовалась! Я ей рассказала о нашем обществе, и после этого мы стали иногда встречаться. Она, не знаю, как бы это сказать, не похожа на других монахинь, такая общительная, и в литературе прекрасно разбирается… Она вроде бы училась когда-то на отделении французской литературы в университете С., а потом что-то там произошло и она ушла в монастырь. Она у вас часто бывает?

— Была один раз прошлой осенью. Но мы постоянно переписываемся. Знаете, когда речь идёт о рукописях или корректуре, то письма как-то сподручнее.

— Да, наверное, — улыбнулась госпожа Касуми. Её пухлые щёки раздвинулись, образовав морщинки под глазами. Под чёрным пальто (она попыталась его снять, но по совету Такэо не стала этого делать: в комнате, несмотря на паровое отопление, было холодновато) вздымалась полная грудь. В Ёсико Касуми было сильно женское начало — этим она отличалась от бледной и словно всегда озябшей сёстры Кунимицу.

— Я хотела спросить, — сказала она, продолжая старательно улыбаться, — сестра не… Вернее, у вас не было никакой с ней договорённости?

— Договорённости? — Не понимая, что она имеет в виду, Такэо в недоумении уставился на её ровные зубы.

— Я имею в виду ваши записки. Они ведь публикуются уже давно, наверняка набралось много текста. Конгрегация не предлагала вам издать их отдельной книгой?

— Нет, никаких определённых разговоров по этому поводу не было. Но сестра Кунимицу так много сделала для меня — если речь зайдёт об издании, я, конечно, предоставлю конгрегации полное право. В моём положении выбирать не приходится.

— Если у вас нет никакой определённой договорённости, то не позволите ли нашему обществу заняться изданием ваших записок? Знаете, один из наших членов работает в издательстве; это, конечно, очень маленькое издательство, но среди его авторов и раньше были люди вроде вас, издавались сборники их танка или хайку — разумеется, дохода никакого это не приносит, всё оплачивается обществом, к счастью, есть человек, готовый взять на себя расходы и опубликовать…

— Я очень вам благодарен, но боюсь, это будет не совсем справедливо по отношению к сестре Кунимицу, да и вообще у меня сейчас нет никакого желания издавать книгу.

Госпожа Касуми недоумённо прищурилась.

— Почему?

— Мне кажется, что таким, как я, нельзя думать об издании своих произведений, — это было бы слишком самонадеянно.

— Вовсе нет. — Госпожа Касуми снова улыбнулась, приняв его слова за проявление излишней скромности. Её пухлые щёчки снова поползли вверх, и под глазами появились морщинки. Это была не столько улыбка, сколько хмурая гримаска.

— Но ведь три года назад вы выпустили книгу в издательстве Мамидзу-сёбо: она, кажется, называлась «Ночные мысли». О ней тогда были прекрасные отзывы в прессе, не так ли? Я тоже её читала и долго была под впечатлением… Разве не естественно, что человек, сумевший написать такую книгу, опубликует ещё одну? Или вы уже с кем-то договорились?

— Нет. Просто моими записками занимается сестра Кунимицу, и я не вправе…

— Из-за неё можете не беспокоиться. Не знаю, имею ли я право говорить об этом, но, может быть, вы и сами знаете. Вам ничего не известно о сестре Кунимицу?

— А что, с ней что-то случилось?

— Значит, вы ничего не знаете… Сестра, вернее, госпожа Кунимицу сняла с себя монашеский сан. Она покинула конгрегацию и теперь служит в каком-то издательстве, очень маленьком, в Ситая. Она не то чтобы утратила веру, просто решила вернуться в мир… К тому же она и сама говорила, что не будет возражать, если мы возьмём на себя издание… Она бы сама сказала вам об этом, но — вы ведь понимаете — ей неловко. Ведь она всегда общалась с вами только как монахиня и теперь — ну, она говорит, что не решается… Но что касается издания вашей книги, то здесь она полна энтузиазма, и, собственно, я пришла сегодня сюда по её поручению как её представительница. Мне так хотелось получить ваше согласие, что я помчалась сюда сломя голову.

Договорив, госпожа Касуми перевела дух, затем, извинившись, сняла пальто. Зелёным носовым платком вытерла лоб. В ложбинке между полных грудей косо торчала камея. Уткнувшись взглядом в эту камею, Такэо молчал. Он знал, что должен отказать, но как объяснить, почему?

— Я понимаю, что вы приехали специально ради этого, но, к сожалению… — решительно начал он, исподлобья впиваясь взглядом в узкие глазки посетительницы, — я вынужден отказаться.

Госпожа Касуми сжала в руке платок, лицо её окаменело. Капельки пота на маленьком носу сверкали как крупинки стекла.

— Но… Может, я чем-то обидела вас?

— Простите… — Такэо попытался придать лицу виноватое выражение. — Я человек не очень общительный и, наверное, веду себя грубо… Я понимаю, какая честь для меня ваше предложение, и очень вам благодарен, но я действительно не хочу издавать книгу. Прошу прощения.

— Значит, вы уже договорились с каким-то другим издательством…

— Да нет, нет. Мне пока не предлагали ничего подобного, а если и станут предлагать, я отвечу отказом.

— Ах, какая жалость… Все в таком восторге, так хвалят ваши записки, говорят: никому ещё не удавалось изобразить здешний мир так точно, да ещё такой прекрасной прозой, до сих пор не было написано ничего подобного, ни с точки зрения литературы, ни — простите, может быть, нехорошо так говорить — с точки зрения материала. Да, вы ведь знаете, что в наше общество (тут лицо её неожиданно просветлело) входит и Намики-сэнсэй, он у нас в правлении. Что ж это я, с этого и надо было начинать. Намики-сэнсэй уже в возрасте, поэтому он не посещает наши собрания, но у нас многие входят одновременно и в организованное им «Общество изучения системы наказаний в Японии», а там о вас часто упоминают. Намики-сэнсэй вёл ваше дело с первого слушания, и он всегда говорит, что такой талантливый юноша — ну, вы ведь для него ещё юноша, правда, — так вот он говорит, что такой юноша достоин жалости, что, когда такой талантливый и такой верующий юноша загоняет себя в тупик, с этим невозможно смириться. Он ведь и предисловие написал к вашей предыдущей книге «Ночные мысли». «Мечтания» он тоже читает, и сказал, что, если бы сделать книгу, это очень, очень помогло бы и его обществу, и нашему. Он говорит — самое сейчас главное — просвещение простого народа, чтобы все узнали каково истинное положение вещей, а поэтому произведения вроде ваших записок очень нужны; только представьте себе, как радовались бы все — и Намики-сэнсэй, и члены нашего общества, и все-все, кто добивался вашего помилования, если бы ваши записки действительно вышли отдельной книгой! Разве вы этого не понимаете?