Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей - Ги Шоссинон-Ногоре

Спустя неполных шесть месяцев после смерти королевы, в июле 1683 года, был заключен морганатический брак, который король и мадам Ментенон сохраняли в тайне. После этого события чета погрузилась в ханжество. Что касается мадам де Монтеспан, оставленной в должности официальной фаворитки, то она полностью сдала все позиции, и ее падение было предрешено. Ее истинное место определило ее переселение в дальние покои версальской географии. Ментенон водворилась в непосредственной близости к королю, а Монтеспан пришлось сменить свои прекрасные апартаменты во втором этаже на гораздо более скромные в первом. Когда в 1691 году она оставила двор, в ней уже давно видели лишь осколок минувших времен. На смену любовницам в жизни короля навсегда пришли мадам Ментенон и религиозное рвение. Пока у него были фаворитки, он окружал их блеском, но никогда не позволял вмешиваться в политику. В этой области женское влияние равнялось нулю, и Людовик XIV неизменно оставался верен правилу, которое в 1664 году он объяснил своим министрам.

«Я молод, — заявил он тогда, — а женщины легко завладевают людьми моего возраста. Поэтому я повелеваю вам всем уведомить меня, если вы заметите, что какая-нибудь женщина, кто бы она ни была, берет надо мной власть и начинает мной управлять. И мне не понадобится больше 24 часов, чтобы избавиться от нее».

Мадам де Ментенон, официально просто придворная дама, но молчаливо признанная королевой, — продолжала ли она эту традицию женского неучастия в политике? Женщина проницательная, осмотрительная и рассудительная, она была способна высказывать свою волю Людовику XIV, чего тот не терпел от других. Но ее он допускал в собрания министров, информировал о ходе дел и даже просил совета. «Что полагает по этому поводу Ваша Основательность?» — спрашивал он, а она отвечала всегда коротко и скромно. Функции фаворитки с ее присутствием расширились, вобрав политику, и право на советы стало еще одним ее преимуществом. Ментенон увеличила прерогативы этого статуса, а в грядущий век усилиями мадам де Помпадур, приобретя еще больший блеск, он поднялся до министерского уровня. Но все же король оставался королем, решая все вопросы единовластно, и если он совершал промахи — а он их совершал — то мадам де Ментенон ответственности за них не несла. Она не испытывала ни склонности, ни желания противодействовать этим промахам. Удалившись в Сен-Сир после смерти Людовика XIV в 1715 году, она окружила себя двусмысленными церемониями вдовствующей королевы, грезившей о величии и достоинстве, которые определяли всю ее жизнь и ради которых на ее долю выпадали и унижения, и сложные ситуации. Она обрела приют в Сен-Сире так же, как раньше Лавальер у кармелиток, но не для того, чтобы каяться, как та, а чтобы царствовать — хотя владения ее сузились до размеров небольшого княжества, королевства барышень и наставников. Вопреки своим уверениям об уходе и отказе от мира, она держала собственный двор, без сомнения сократившийся, но там она оставалась государыней, окруженной почитанием старых друзей. Ее навещали высшие лица королевства.

К ней приезжал регент, чтобы принести уверения в своей преданности, и русский царь во время своего пребывания во Франции, движимый явно любопытством, отправился к этой знаменитой женщине, которая — был ли то непроизвольный каприз королевы или куртизанки? — приняла его, лежа в постели. Она до конца дней сохраняла скромное достоинство, сделавшееся ее привычной маской еще до того, как она стала морганатической супругой короля. В 1719 году она скончалась в возрасте 83 лет и успела увидеть падение герцога дю Мена, бастарда Монтеспан и своего нежно любимого воспитанника, к которому питала привязанность как к родному сыну. Уникальный случай в матримониальных анналах королевства, когда вдове шута удалось стать законной супругой короля, послужив перед тем воспитательницей детей его фаворитки, в уединении утоляя непостоянные интересы своего государя. Одинокая среди толпы, она сумела урегулировать ситуацию так, как невозможно было даже помыслить. Добродетель имела спрос…

Король обычно безо всяких затруднений получал тех женщин, которых хотел. Добродетельные бунтовщицы попадались редко, а подавляющее большинство, оставаясь наедине с монархом, устремлялось к нему в объятия совершенно добровольно — вследствие как традиции, так и магического ореола, окружавшего личность короля. Он возбуждал желание не только потому, что был мужчиной, но и потому, что обладал сущностью божества. Не всегда король оказывался красавцем, и вовсе не стоит верить утверждениям, будто бы Людовик XIV являлся самым красивым человеком в королевстве. Но отделявшая его от подданных дистанция, таинственная природа, заключенная в его теле аллегория — все это таило в себе непреодолимое обаяние, перед которым женщины никак не могли устоять, сияние, от которого было некуда скрыться. Далеко вокруг себя король излучал очарование, которое сулила любовь с ним, подобно тому, как манят нас своим блеском звезды рампы или экрана. Вблизи же он вызывал странную слабость, которой женщины покорялись с радостью. Любовь короля была огромной милостью, а любовь к королю — видом экстаза, скорее мистического, чем эротического. Спать с королем означало совершить акт языческого поклонения, осуждаемый только Церковью, потому что этот акт расценивался ею как банальное прелюбодеяние. И Лавальер оказалась единственной грешницей в длинном ряду королевских любовниц, которая принесла искреннее покаяние в своей непреодолимой страсти. Но именно она любила наиболее самоотверженно и бескорыстно.

В общем, на самом деле любовь не представляла никаких трудностей для короля и, сближаясь с общей пошлостью, опиралась на расчеты более или менее тривиальные. Честолюбие, деньги, желание привлекать к себе внимание и властвовать лежали в основе извращения морали, и вокруг королевского ложа пышно цвела продажность. Соискательство неизменно носило жесткий характер, и претендентки на роль султанши вели между собой беспощадную борьбу, где дозволялись любые приемы. Широко использовались интриги, ведь их арсенал почти неисчерпаем. В игре обольщения женщины применяли все свои козыри: красоту, ум, изысканность нарядов, посредничество доверенных лиц короля, покровителей и друзей. Чтобы добиться цели, необходимо было нравиться, но, кроме того, требовалось хорошо ориентироваться при дворе, где сталкивались различные интересы, и, дабы оставить других позади, обладать известным коварством. Нужно было также соответствовать определенному образцу идеальной красоты, менявшемуся со временем. Идеальная красавица XVI века сильно отличалась от эталона эпохи Людовика XV. Требования к женскому полу все время менялись, и именно королевская фаворитка задавала тон в этой области, приковывая взоры и вызывая ревность других женщин, стремившихся ей подражать. Фаворитка служила некой моделью, призванной наилучшим образом отразить вкусы своего времени. Ее красота, ум и умение нравиться оценивались с точки зрения критериев конкретной эпохи, и женские образы в искусстве и в литературе во многом сродни той, которая в данный момент была и объектом любопытства, и источником поэтического вдохновения, а также поводом для идеализации, иногда весьма далекой от действительности.

Чтобы быть любимой в XVI столетии, женщина должна была радовать взор и ум. Она должна была уметь красиво одеваться, причесываться и пользоваться косметикой, ибо самое большое удовольствие — разглядывать ее, а уж только потом — раздевать. «Если кто-либо мечтателен и доблестен, богат, деловит и знает толк в яствах, родовит, облачен на земле в золотую и серебряную парчу и мишуру, в шелковые ткани, богато расшитые жемчугом и драгоценными камнями, то пыл и страсть его к удовольствиям велики, и поистине мало ему одной пастушки или женщины, подобного рода, как бы ни была она прекрасна». Но искусство и прикрасы — это еще не все, естественность также имела свою прелесть: «Один великий принц, о котором я уже рассказывал (будущий Генрих III), укладывал в постель своих дам и куртизанок на простыни из черной тафты, чтобы белизна и нежность их тел выглядели еще соблазнительнее и великолепнее на черном фоне». В ту эпоху женщина должна была быть в теле, но иметь как можно более тонкую талию, и высокие, и маленькие могли быть одинаково прелестны, но все портила полная талия, хотя мясистый кусочек и считался самым лакомым. Живот у нее должен был быть «красивым и гладким, а грудь — небольшой и игривой, словно она еще девочка». Даже самые возбуждающие красавицы должны были уметь себя соответственно вести, и великий знаток женщин Генрих III плевал на фигуру герцогини де Монпансье, так как находил, что она «все портит своим языком». [68]Белолицые блондинки казались самыми привлекательными, хотя и брюнетки не оставались в пренебрежении. Но сверх того, самое главное, они должны были «уметь мило щебетать», ибо как бы ни была дама прекрасна, все же не подобало любить красотку «без души, не наделенную умом и даром слова». Действительно, кавалеры «находили приятными и аппетитными именно тех дам, которые вели сладострастные речи и произносили игривые слова, способные разбудить Венеру, если она вдруг уснула». [69]