Эпоха Пятизонья - Михаил Белозеров

Странная вялость охватила его. Перед глазами поплыли круги, они превратились в блески, которые падали с потолка прямо сквозь крышу «роллс-ройса» – разноцветные и пугающие своей реальностью, потому что от них проистекал животный страх неба. Потом стало совсем плохо: его вырвало, едва он успел «снять» шлем. Неясные тени двигались стороной, будто боялись, что он их заметит, однако в них сквозило не любопытство, а отрешенность, словно они были не от мира сего.

Костя вскочил. Небо летело наискосок с быстротой молнии, словно он падал на «американских горках»; но там, в самом низу долины, оно уже было не таким стремительным, потому что зацепилось за сопки, и стала важна не суть, а смысл – он увидел их совсем близко. Они стояли в тени скал, прижавшись к ним, и словно говорили ему: «Оставь нас в покое, оставь… мы тебе чужды…» Но ему было так интересно, что он побежал к ним, а они все отодвигались и отодвигались вместе с пейзажем: заливом, изогнутым, как лук, и цепочкой камней, похожих на тетиву. Вода блестела, как ртуть, непостижимая, словно лунная тень.

– Кто вы?! – крикнул Костя, не решаясь зайти в странную воду.

И услышал эхо: «Никто… никто…» Костя побежал вдоль берега. Дорога была длинной и необычно трудной: ноги скользили на мокрых камнях, а ветер бил в лицо и не давал дышать. Приходилось закрываться руками.

Они стояли, словно загнанные в угол, всесильные и слабые одновременно, страшащиеся людей, как овца – льва, но могущественные другими, неземными началами. Костя оторопел. Вот в чем дело! Мы им не нужны! Не потому, что изгои вселенной, а потому, что не предназначены для высоких скоростей и проникновения. Это его так поразило, что он остановился, а те, за заливом, вздохнули с облегчением. «Что же мне делать?» – спросил он. «Ничего – ответили они ему. – Все должно идти так, как шло миллионы и миллионы лет». «Но почему? – удивился он. – Это же несправедливо!» И смотрел на них, неподвижных и тихих. «Потому что, – нехотя объяснили они, – стоит вам приблизиться, как вы все поймете, но это не осчастливит вас…» «Ну и что?» – безмерно удивился он. Но они снова превратились в скалы, отгородившись от него немотой природы.

Костя очнулся. Он по-прежнему лежал в «роллс-ройсе». Было светло как днем и тихо, как в майский полдень. Великолепный серебристый «роллс-ройс» превратился в жалкий кусок железа – с него слезла вся краска, а голый металл покрылся странными рыжими, как лишайник, пятнами. От «бугатти» и «порше» остались одни остовы. В центре зала торчал странный предмет, похожий на сталагмит. Только через несколько минут, разглядывая его, Костя догадался, что это суперяхта с третьего этажа, вернее, ее обломки, и выбрался из «роллс-ройса». Он с трудом вытащил гатлинг ГШК-6, потому что корпус машины стал тоньше папиросной бумаги. Ленту с патронами пришлось извлекать уже из груды металла, похожего на обгоревшую фольгу.

Стояла необычная тишина. Такая тишина бывает только после грозы, подумал Костя, заряжая гатлинг ПШК-6, и, похоже, мы проиграли. Я так и знал, думал он, что что-то произойдет и мне не удастся довершить начатое. Или Зона пропала, или наши маху дали. Третьего не дано.

Он уже сообразил, что между людьми и Зоной произошло сражение. Наши ударили, а «они» отбились. Вот почему «они» не стреляли лазерами с Кремлевской стены, догадался он, и не насылали «линзу» с «гулом» – готовились к войне. Оставалась еще маленькая надежда, что люди все же победили, но она таяла, по мере того как Костя все ближе и ближе пробирался к выходу среди гор мусора и обломков здания. Если бы наши взяли верх, здесь было бы полно радостных военных, думал он, перешагивая через рекламную тумбу и отпихивая прилавок с бижутерией. Везде стояли лужи воды. На самом видном месте одиноко и зловонно благоухал аморфофаллус – целый и невредимый среди моря хаоса. От его тошнотворного запаха Косте показалось, что он увидел невдалеке человеческий труп, но это оказался всего лишь мертвый выродок.

Самым удивительным был белесый цвет, который лился отовсюду. От этого вездесущего света некуда было скрыться. Он бил изо всех щелей и отверстий и, казалось, проникал сквозь стены. Крыша стала небом, а под ногами плавали клочки белого коллоидного тумана. Его можно было потрогать, как вату. Даже слепить что-то наподобие снежка, который, правда, тут же распадался на клочья и растекался сквозь пальцы.

Значит, думал Костя, мне сам Бог велел топать в эту проклятую Зону и выведать все ее секреты. Снова получается, что без меня никак. Эх, посоветоваться бы с генералом или с Бараско, да связи нет. Как будто в подтверждение в наушниках что-то пробурчало и замолкло. Костя даже похлопал себя по правому наушнику, но тот бесславно молчал. Неужели генерал пробивался сквозь всевозможные магнитные поля? С таким же успехом могла подсуетиться и Зона и прислать мне ложную команду. Но Кремлевская Зона молчала как убитая.

Он подошел к северному выходу, но не дошел, чувствуя, что его там уже поджидают «протеиновые матриксы», состоящие из симбонаноматерии. Увидеть их невозможно, а получить по голове проще простого. Поэтому он решил идти коротким путем.

Отдел шуб был безжалостно перевернут. Дорогие меха валялись в углу. Костя раздвинул покореженные жалюзи, выглянул в окно и замер: прямо из тумана торчал зад танка. Туман же лежал, подобно огромному одеялу. Кремль с его шпилями, куполами и маковками был похож на остров, и казалось, Костя находится так далеко, что до него надо брести целую вечность. Когда я дойду, подумал Костя, все будет кончено. Он не знал, что именно кончится, может быть, его оставят сомнения, а может быть, он наконец поймет, кто сотворил Кремлевскую Зону. Но эта мысль его позабавила своей простотой. Он бесшумно влез на сгоревший танк без башни, погрузившись в этот странный туман. Ничего не произошло: не загудело, не загремело: «Аларм! Аларм!» Идиотизм, думал он, может там ничего и нет? А я стараюсь!

Вдруг рядом кто-то протопал – большой, огромный, как жираф. Костя от неожиданности присел. Гатлинг ГШК-6 предательски звякнул о броню.

– Ты слышал?.. – спросил кто-то справа не далее как в десяти метрах.

В ответ раздались неясные голоса. Снова что-то промелькнуло, потянув за собой клочья тумана. Костя увидел гигантский силуэт, похожий на богомола в профиль. Большие жилистые ноги казались костылями, на них покоилось сутулое плоское тело с крохотной головой без шеи и с прижатыми к бокам руками.

Костя суеверно закрыл глаза. Это был «механоид». Один из вариантов, таким его обыгрывали в прессе и на телевидении, таким его запечатлели в памяти Кости, когда накачивали информацией под гипнозом. Такие «механоиды», в отличие от «нитридо-платиноидов», обитали во всех пяти Зонах. Их называли «богомолами». Правда, в Чернобыле он с ними не сталкивался. Они появились позже. А откуда, никто не знал. Просто появились и все. Универсальные солдаты. Такими их выдумали и создали. Кто – тоже неизвестно. Земная наука только-только начала классифицировать инопланетный разум. Предполагали, что «механоиды» находились на стыке видов и были опасны прежде всего тем, что могли быть вооружены любым оружием. И пока ты с ними не столкнешься в бою, ты не поймешь, чем именно. Они не обладали взрывной реакцией «протеинового матрикса», зато были выносливы и чрезвычайно сильны, как бегуны на длинные дистанции. Их мышцы, сделанные из симбонановолокон, требовали предварительного разогрева, зато потом «богомол» на одной подзарядке мог двигаться хоть трое суток, хоть неделю, все зависело от погоды. Кроме того, часть энергии они могли запасать во время движения, поэтому были выгодны прежде всего для патрульной службы. И порой нерадивый командир выгонял «богомола» из казармы «накопить энергию», экономя таким образом ресурсы. Правда, было одно «но»: при такой эксплуатации мышцы «богомола» изнашивались чуть ли не в десять раз быстрее обычного режима. Но кого это волновало на войне или на чужой планете? Стоило заменить мышцы – и «богомол» снова был готов к подвигам. Головы у них были бронированы овальными стальными пластинками. Костя увлекся фантазированием. Переманить бы «механоидов» на службу человечеству. Тогда с ними можно осваивать любые миры. Но, увы, мир больше интересовался Пятизоньем, чем иными планетами. Выходило, что Пятизонье вольно или невольно тормозило развитие человечества. Действительно, думал Костя, или конец цивилизации, или следующий скачок в развитии. Чем все это кончится, неизвестно.