Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

Она вдруг подумала, как ни расшибается человек впоследствии, он не меняет своей открытости как проявления себя в мире, и врут те психологи и писатели, если утверждают, что замкнутость характера есть следствие перенесённых испытаний и страданий, есть некая трансформация личности. Нет, считала Ксения. Человек может сбежать, укрыться на время в четырёх стенах, но он не может преодолеть свою заданную структуру. Открытость — это структура его души, его кристаллическая решётка. Зелёные и пунцовые, так называемые арбузные, турмалины на шее Лоры не могут стать изумрудами или рубинами, даже если их искрошить в бесполезное крошево, в порошок и заново спрессовать, облучить в каком-нибудь циклотроне. В этом заключалась их глубинная с Ксенией похожесть. В смысле искренности, но по-разному проявляемой.

— Рада, что так. Что тебе не было тяжело и больно. У меня так не получалось долго… — Лора нервически скрутила свои длинные волосы в жгут и долго вертела его в ладонях, как будто хотела содрать с себя скальп. Ксения не без испуга следила за её манипуляциями, опять подумав, что подозрение о наличии беспорядка в строю её нейронов в голове не так уж и далеко от правды. Наконец Лора отбросила волосы за спину, а Ксения вскрикнула, — Зачем?! Зачем ты страдала? Он же сам улетел. От тебя подальше. Мне отец говорил, что ему предлагали выбор, и он мог лететь в семейную колонию. И ближе к Земле.

— Разве? А он говорил… — Лора, заметно поражённая её словами, замолчала. Она ширила серо-зелёные глаза цвета Балтийского осеннего моря мимо Ксении, стараясь утаить неожиданную боль. Нет, ничего не ушло в беспамятство. Ксения тоже не была бесчувственной. Она улавливала страдальческую вибрацию внутри Лоры, и та вызывала в ней ответную и вовсе не мнимую боль. Они обе будто держали своими руками оголённый электропровод, упавший на них из того самого прошлого, ни отменить, ни изменить которое, как известно, нельзя. Если только впасть совместно же в альтернативное безумие и внушить себе, — всё было иначе. Они любили разных мужчин, они были счастливы, потому и в настоящем закономерно благополучны.

— Ну… чего теперь о том, что есть лишь неровности и спотыкания на пройденной дороге, оставшейся позади, — сказала Ксения, — А в целом-то как? Жизнью довольна?

Лора поспешно затараторила. Несомненно, да! Отличный по всем показателям и светлой будущей перспективе муж, ненаглядный и почти взрослый сын. Опять же освоенная профессия. Как ни была Лора бестолкова в юности, вовремя одумалась. Выбранная специальность Лору тоже устраивает.

— А ты довольна своей жизнью? — спросила Лора, претендуя на ответную исповедь. Ксения молчала, обирая черешню и складывая чью-то селекционную неудачу в тарелочку. А что отвечать? Лгать не было вдохновения. Успокоение как замена счастья? Оно-то хотя бы есть? Сомнительно, что да. Жених по имени Ксен Зотов, блестящий исследователь и новатор, величина только в смутной и неясной перспективе, — уж очень ей самой не хочется давать ему присягу на «пожизненность». Сына нет. Профессия — еле-еле что-то и намечается, а по сути, отметка ноль в графе «достигнутые успехи». Увлечений нет, целей нет, близких родственников нет, впереди — марево. Один Ксен и есть.

— Ради чего тут понаставили эти горшки с безвкусицей? — ответила она Лоре вопросом на вопрос. — А ещё будущие ботаники! Если они такую дрянь будут выращивать в своих космических городах, то сами же позеленеют от недостатка витаминов.

— Это декоративные деревья, — предположила Лора.

— Ну да. Неумехи, создавая огрехи, всегда находят повод себя оправдать. Это кафе называется «Сад чудес», но здесь я вижу лишь горшки с сорняками.

Сказать, что Ксения была задета её вовсе не уснувшим чувством к беглецу-мужу, не сказать ничего! Ксения кипела и страдальчески выкипала внутри самой себя. Она считала это чувство только своей привилегией. Ей хотелось крикнуть, что зря! В прошлом он любил только её, Ксению. Лора же, хотя и родила сына, не была ему нужна. Влезла на чужую лыжню, сшибла Ксению, и сама свалилась за её пределы. А ведь была у Лоры и своя лыжня. Что в итоге?

— А я, — сказала вдруг Ксения злорадно, дико загораясь глазами, — в ту ночь на твоей свадьбе трахалась с ним в лесу. Нарочно перед ним в холле за пределами зала, где все пировали, нагнулась, будто туфлю застёгиваю… он сразу побежал за мною в лес! — она засмеялась, беспощадно мстя Лоре, хотя чего это и стоило спустя столько лет.

— Ты всегда была с уклоном в эксгибиционизм. Больная. А трусишки кто-то другой уже стащил? — поинтересовалась Лора, если судить по внешней улыбчивости, не сильно задетая. Или поспешила скрыть негативную эмоцию. Научилась хоть как-то убогонько, но лицедействовать иногда.

— Я всё рассчитала. Ловила специально. Да и потом, куда он, думаешь, и сбегал от тебя? Ко мне.

— Можно подумать, ты была столь уж и неотразима! — А вот тут она перечила самой себе и выдавала себя с головой. Прежний румянец зардел на её давно уже не круглых щеках, только это был румянец избыточно негативной эмоции. И прежние чарующие ямочки на щеках исчезли давно, остались лишь еле заметные чёрточки. Для проявления этих ямочек не хватало как раз прежней округлости лица. Но Лоре, как ни странно, шла её худоба и выстраданная благородная матовая бледность. Лора быстро овладела собой.

— Если начистоту, ты никогда не была красавицей. Просто ты всегда умела вертеть телом. Профессионально владела пластикой. Походка, конечно. Спинка ровная идеально.

— Если бы только это, Лора! Он любил меня, понимаешь? Ты, именно ты, была третьей лишней, но тут уж винить надо не тебя. И не меня. А того, кто и сотворил всю ту мерзость, от наличия которой душу не отмоешь и за целую жизнь… — Ксения провоцировала Лору, уже понимая, что прошлой Лоры и прошлой Ксении на свете нет, а есть две глубинно травмированные женщины, с кое-как устроенной по необходимости жизнью, с кем пришлось, кто нашёлся. Лора, продолжая полыхать лицом, встала. Её даже пошатнуло, настолько её шокировала выходка соперницы. Ещё секунда, и она огрела бы Ксению по голове той самой тарелочкой. Но размышляла, отдавая себе отчёт, где она и что вокруг люди. А тарелочка-то махонькая. Скандал будет, а урона гадюке никакого.

— Но что теперь-то? — примиряюще произнесла Ксения, едва не ловя Лору за бабочку на подоле. — Всё минувшее, как выражались когда-то. А Бог наказал грешницу, лишив её способности испытывать греховные радости. Я давно внутри как засушенный гербарий.

— Всегда поражалась твоей неодолимой притягательности. Была ты откровенной же дрянью, а вот казалась манящим и сияющим ангелом каким-то. Меня всегда к тебе