Две могилы - Линкольн Чайлд

— Ничего страшного.

— Надеюсь, вы не будете против, если мы быстро разберемся с вашим делом? Видите ли, уже половина восьмого, а в девять мы закрываемся.

— Спасибо, было бы просто великолепно.

— В таком случае прошу следовать за мной.

Гудбоди прошел мимо справочного стола по гулкому коридору к узкой лестнице, ведущей вниз. Спустился по ней, затем направился по другому коридору в огромный зал, весь заставленный стеллажами, на которых хранились разнообразные материалы: ящики с желтоватой бумагой, скатанные в пыльные рулоны или сложенные в гармошку старинные документы, тяжелые тома в кожаных переплетах с медными табличками на титуле. Фелдер растерянно озирался, от бумажной пыли ему ужасно хотелось чихнуть. Он слышал много рассказов об историческом обществе, о невероятном количестве документов и произведений искусства, хранящихся там, но в первый раз наблюдал это богатство собственными глазами.

— Позвольте мне взглянуть. — Гудбоди вытащил из кармана клочок бумаги, снял с носа очки, сложил их и сунул в карман жилета. Затем поднес листок к самым глазам. — Ага, G-14–2140.

Он вернул бумагу в карман, снова достал очки, протер их своим галстуком и водрузил обратно на переносицу. После чего отправился к дальней стене зала. Фелдер терпеливо ждал, пока пожилой мужчина обыскивал сначала верхние ряды стеллажа, потом, с тем же успехом, нижние.

— Что за чертовщина… Я только что их видел… Ах да, идите за мной.

Гудбоди вытянул руку и ухватил толстую пачку бумаг, кое-как уложенных в папку и стянутых жгутом. С видом победителя взглянув на Фелдера, он небрежно бросил документы на ближайший стол. Поднялось целое облако пыли.

— Итак, доктор Фелдер, — сказал архивариус, указывая на ряд стульев перед столом. — Вас интересуют работы Александра Винтура?

Фелдер кивнул и сел. Он чувствовал, что аллергия скоро разыграется не на шутку, и старался лишний раз не открывать рот.

— Вероятно, вы первый, кто о них спрашивает. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь, кроме меня, изучал их с той поры, как картины оказались здесь. По вашей просьбе я откопал кое-какую информацию об этом художнике. — Помолчав немного, Гудбоди попросил: — Напомните, пожалуйста, по какой дисциплине у вас докторская степень. История искусств?

— Э-э… да, именно так, — пробормотал Фелдер.

Он не собирался никому раскрывать истинную причину интереса — не думал даже, что об этом вообще может зайти речь. Ложь слетела с его губ почти автоматически, и теперь не оставалось другого выбора, кроме как и дальше ее поддерживать.

— Тогда предъявите мне ваш диплом, и покончим с формальностями.

Фелдер вскинул голову:

— Диплом?

— Да, диплом, подтверждающий научную степень.

— Я… э-э… боюсь, что я забыл взять его с собой.

Архивариус искренне расстроился:

— Забыли? Дорогой мой, ну разве ж так можно? — Он вздохнул. — В таком случае я не смогу оставить вас здесь одного с экспонатами. Извините, но таковы правила.

— И нет никакой возможности… ознакомиться с ними?

— Есть, но я обязан присутствовать при этом. И боюсь, у нас в запасе осталось всего полчаса.

— Этого хватит.

Согласие посетителя, похоже, успокоило Гудбоди.

— Вот и хорошо. Давайте посмотрим, что у нас тут.

Он развязал веревку и раскрыл папку. Сверху лежал лист плотной бумаги, покрытый толстым слоем пыли.

— Отойдите в сторонку, — сказал Гудбоди, глубоко вдохнул и сдул пыль с листа.

Словно маленький серый ядерный гриб поднялся над головой архивариуса.

— Как я уже говорил, мне удалось собрать немного информации о Винтуре, — донесся из облака голос Гудбоди. — Примечания к акту передачи материалов. Судя по всему, он был главным художником «Бауэри иллюстрейтед ньюс», еженедельника, издававшегося в последние десятилетия девятнадцатого века. Этим он зарабатывал на жизнь. Но хотел стать настоящим живописцем. Кажется, больше всего его привлекали образы бедняков Манхэттена.

Пыль улеглась, и Фелдер сумел разглядеть изображение на бумаге. Это был написанный маслом портрет мальчика, сидящего на ступеньках крыльца дома. В одной руке он держал мяч, в другой — биту и смотрел с картины немного рассерженно.

— Да, — пробормотал Гудбоди, мельком взглянув на портрет.

Доктор осторожно отложил лист в сторону. Под ним был еще один рисунок — витрина магазина с вывеской «Р. и Н. Мортенсон. Мебель и посуда». Четверо ребятишек с такими же хмурыми лицами смотрели из-за стекла на улицу.

Фелдер потянулся к следующему листу. Мальчик, сидящий на задке повозки, похожей на бочку для перевозки пива. На заднем фоне — неровная дорога с выбоинами, засыпанными щебнем и битым кирпичом. На оборотной стороне листа кем-то — вероятно, самим Винтуром — небрежно написано: «Бэкстер-стрит, 1879».

Далее последовали еще несколько похожих картин. В основном на них были изображены подростки и женщины из бедных кварталов Манхэттена. Реже — мужчины за работой или играющие дети. Реже попадались портреты — во весь рост или по грудь.

— Винтур так и не смог продать ни одной картины, — произнес Гудбоди. — После смерти художника родственники предложили все его архивы историческому обществу, лишь бы только от них избавиться. Принять все эскизы, наброски и альбомы общество не смогло — сами видите, насколько мы ограничены в площади. Но картины, конечно же, взяли. В конце концов, он был нью-йоркским художником, пусть даже и не добившимся известности.

Фелдер взглянул на следующую картину. На ней два мальчика катили обруч от бочки по дороге мимо магазина с вывеской «Скобяные изделия». Доктора не удивило, что картины Винтура плохо продавались: откровенно говоря, они были довольно посредственными. И дело, видимо, не в выборе сюжетов и персонажей, а в их невыразительности, отсутствии живости в лицах и позах.

Доктор открыл следующий лист и застыл от неожиданности.

С портрета на него смотрела Констанс Грин. То есть именно так могла выглядеть Констанс в шестилетнем возрасте. На этот раз Винтуру удалось превзойти себя и написать портрет, достойный оригинала. Она была точно такой же, как на газетной гравюре с играющими беспризорниками, только с куда более живым и выразительным лицом. Удивленно приподнятые брови, слегка надутые губы, завитки волос — все передано безошибочно. Только глаза отличались. Здесь они были по-детски невинными и, возможно, немного испуганными. Совсем не похожими на те, что так пристально изучали доктора во время последней встречи в библиотеке больницы «Маунт-Мёрси».

— Да, неплохой портрет, — заметил Гудбоди. — В самом деле неплохой. Такой не стыдно показать на выставке, не правда ли?

Выйдя из оцепенения, Фелдер поспешно перевернул лист. Он не хотел, чтобы архивариус видел, насколько потрясла его эта картина. Идея выставить портрет на всеобщее обозрение ему тоже почему-то не понравилась.