Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны - Армен Гаспарян

С. П. Мельгунов. По его своеобразной книге «Красный террор в России» многие продолжают судить о Гражданской войне

Разумеется, всегда можно сказать, что такой приказ Дзержинский отдал устно, чтобы не оставить потомкам следов преступлений. Но эту конспирологическую теорию я оставлю, с вашего позволения, без ответа. Не потому, что мне совсем нечего сказать. Дело в том, что в еще одной телеграмме глава ВЧК объяснил самым непонятливым своим подчиненным: запретив кому-либо покидать Крым, советская власть не сосредотачивала расстрельный контингент в одном месте, а боролась против распространения сыпного тифа и оспы. И сей запрет просуществовал в регионе до осени 1921 года. К тому моменту, даже по мнению самых отчаянных либералов, расстреливать было уже просто некого.

Я уже слышу, как самые подкованные борцы против коммунизма уличают меня во лжи и ссылаются на знаменитую телеграмму Троцкого Фрунзе и члену реввоенсовета Южного фронта Гусеву: «Необходимо всё внимание сосредоточить на той задаче, для которой создана “тройка”. Попробуйте ввести в заблуждение противника через агентов, сообщив, что ликвидация отменена или перенесена на другой срок». Помимо этого легендарного документа, тут же вспомнят заявление Ленина про «300 тысяч буржуев в Крыму, которые станут источником будущей шпионской деятельности», равно как и переписку заместителя председателя Реввоенсовета Склянского с главой Крымского ревкома Белой Куном.

Все это правда, эти документы существуют, и их подлинность не вызывает никаких сомнений. В данном случае красный террор существовал именно в том виде, в каком сегодня все его себе представляют. Он был беспощадным и планомерным. И объяснение этому чрезвычайно простое. На страницах этой книги я уже говорил, что основной целью Троцкого и Ленина было полное уничтожение русской контрреволюции. Уничтожение не интеллектуальное и не моральное, на страницах газеты «Правда», а физическое. Идеальным местом для этого был Крым.

Не надо сейчас обвинять меня в цинизме. Многие привыкли рассуждать о той эпохе, вынося за скобки абсолютно все реалии: фигуры политиков, обстоятельства, даже общественные настроения. Представьте, что вы Ленин. Не обязательно на митинге – можно в тиши рабочего кабинета. Спокойно размешайте сахар в стакане чая. Отложите в сторону свежий номер «Известий» и недописанное указание товарищу Троцкому. Оцените ситуацию. Вы поставили однозначную задачу перед партией и ее карающим мечом: ликвидация контрреволюционного элемента. Живой враг – дитя вашего легкомыслия и источник неприятностей в будущем. Но самые отъявленные, с вашей точки зрения, мерзавцы и подонки из армии Врангеля сбежали. Правда, много и тех, кто остался в Крыму. Как с ними поступить?

Безусловно, можно было методично заниматься инфильтрацией десятков тысяч людей. Но это невероятно сложно. Контрразведка Врангеля забрала с собой архивы. А как определить, что стоящий перед тобой офицер остался тут для того, чтобы выполнять секретное задание, а потому, что не представлял себя вне России? Как убедиться, что он лично не расстреливал рабочих, не сжигал деревни, не вешал коммунистов? Кто гарантирует, что после проверки он не будет никогда более заниматься вопросами политической борьбы? Это почти невозможно. Что же делать в таком случае, да еще и в условиях военного времени?

Не торопитесь с ответом. Продолжайте размышлять. Вы – вождь партии, победившей в Гражданской войне. Она складывалась для вас очень непросто, были обидные поражения и тяжелейшие разгромы. Но вы выстояли и смяли противника на всех фронтах. Вы, не колеблясь, принимали непопулярные решения, и жизнь доказывала вашу правоту. Вам остался последний шаг до такой долгожданной победы над контрреволюцией. Будете колебаться?

Зайдем с другой стороны. Предположим, вы решили проявить гуманизм – не добивать побежденного противника. Есть у вас гарантия, что, сложись обстоятельства иначе, контрреволюционеры с вами поступят так же? Напротив, существует четкое понимание, что они вас повесят на первой осине. И не только вас, но и всех членов партии большевиков. Как поступить?

Я понимаю, что все это звучит невероятно жестоко. Каждая человеческая жизнь бесценна. Но мы с вами рассуждаем, к сожалению, в отрыве от реалий революции и Гражданской войны. Я уже говорил, но повторю еще раз: многие совершенно напрасно считают, что это была романтичная эпоха. Русская смута – это не бесконечные совещания в штабах и не ужины в хороших ресторанах, как показал те события советский кинематограф. Русская смута – это безумие штыковых и кавалерийских атак, ежедневно тысячи убитых, расстрелянных, повешенных, зарубленных, сожженных. Русская смута – тотальная война на уничтожение, без пощады не только к врагу, но и к себе. В ней жестокость, пусть даже и патологическая, была нормой. Этим и объясняется красный террор в Крыму. Но не оправдывается, естественно.

Никто в здравом уме не станет отрицать, что террор был. И был он беспощадным. Но не нужно при этом увеличивать и без того огромное число жертв в десятки раз и патетически рассуждать про подонков-большевиков. Они не были святыми и образцами нравственности. Это правда. Как неоспорим и тот факт, что они не ставили перед собой задачу сократить население России процентов на 70, в отличие от немцев спустя пару десятков лет.

Эпоха Гражданской войны. Кровь и смерть на просторах страны. Спустя 100 лет не завышать наши безвозвратные потери нужно, а добиться долгожданного примирения и согласия в обществе. Если уж не ради нас самих, то хотя бы в память убитых. Показать тем самым, что мы усвоили этот тяжелейший урок, и третьей русской смуты никогда не будет. Потому что еще одной такой каиновой мясорубки Россия может просто не выдержать.

Мы, скованные в одно жертвой, причастием огня и крови двухлетних наших боев, создали железное Галлиполи.

Генерал Туркул

Сегодня, когда разговор заходит о белой эмиграции, все обычно представляют себе офицера в расстегнутом кителе с золотыми погонами, пьющего водку в парижском ресторане и с ностальгией поющего «Боже, царя храни». Это в корне неверно. Прежде всего, чтобы добраться до Франции, нужны были деньги. А откуда они могли взяться у израненного фронтовика, получавшего жалованье деникинскими или врангелевскими бумажками, да еще крайне нерегулярно? Безусловно, Берлин, Прага, Брюссель и Париж стали культурными эмигрантскими центрами. Но разговор о судьбах русских изгнанников еще впереди. Пока же мы рассматриваем только Белое движение.

Когда огромная флотилия с войсками Врангеля и крымскими беженцами в ноябре 1920 года прибыла в Константинополь, начались переговоры с французскими оккупационными властями об их дальнейшей судьбе. По настоянию генерала, русская армия как организованная боевая сила была сохранена. Первый корпус генерала Кутепова, куда сводились 25 тысяч чинов «цветных» частей, отправился на полуостров Галлиполи. Русские окрестили его по-своему – «Голое поле». Под непрекращающимся холодным дождем выгружались они с кораблей, трое суток ставили выданные французами палатки. У них не было другого топлива, кроме чахлого кустарника на холмах, чтобы просушить одежду и обогреться.