Жизнь на каблуках - Маша Царева

– Зачем же придумал себе такой псевдоним?

– Это была идея Токарева. А я давно подумываю о смене сценического имиджа.

– Кстати, об имидже, – встряла я. – Ты всерьез полагаешь, что мы должны выступать в этих тряпках? По-моему, даже кринолины более удачный вариант.

– Это не тряпки! – звонко возмутился Федоркин. – Это вещи из последней коллекции моего друга, Германа Жирафикова.

– Как? – хмыкнула Натка. – Жирафикова? Никогда о таком не слышала.

– Он пока неизвестный. Это его первая коллекция.

– Вроде бы ты только что сказал, что последняя, – рассмеялась Наташка. – Хотя, судя по вещам, первая и последняя.

– Помолчи, – досадливо оборвал ее Вилли-Виктор и протянул ей поляроидный снимок, с которого улыбался слащавый юнец с блондинистыми волосами ниже плеч, похожий скорее не на кутюрье, а на исполнителя танца семи покрывал.

Я усмехнулась – так вот какой у нашего Федоркина вкус. Любим сладких мальчиков. Похвально, похвально.

– Жирафиков – гений, – серьезно заявил Вилли. – Через несколько лет он будет известнейшим кутюрье страны. А сейчас я решил дать ему шанс.

Я склонилась над сваленными в кучу творениями «гениального» Германа Жирафикова. Создавалось впечатление, что вещички были украдены у какого-то зазевавшегося бомжа. Мятая рубашка с воротничком-стойкой и дырой на рукаве, заляпанная чем-то бурым длинная юбка, плохо простроченный топ, кривоватый, словно вышедший из-под иглы подслеповатой бабули, пиджачок.

– Ладно, Вилли. То есть Виктор. Надеюсь, это шутка.

– Почему? – искренне удивился он.

– Потому, что эти шмотки ужасны.

– Ты не права, – мягко возразил он, – давай примерим. Эта коллекция называется «Прах города». Стиль vintage, очень модно. Жирафиков искал ткани для этих моделей в антикварных лавках.

Я бросила шарф, который держала в руках, обратно на пол. А Натка пробормотала:

– Меня сейчас стошнит. Наверняка эти уродские вещи еще и блохастые. Не хватало подцепить от них какой-нибудь лишай.

– Если не хочешь ничего подцепить, поменьше спи с подозрительными мужчинами! – вышел из себя Вилли. В гневе наш Федоркин был отнюдь не страшен. Румянец, приливший к щекам, делал его моложе лет на десять.

Я подняла с пола длинную полупрозрачную юбку из свалявшихся кружев. Подол был безнадежно заляпан чем-то жирным. Кажется, я даже приметила поблекший круг от испачканного чаем стакана – видимо, на производство «гениальной» юбчонки пошла старая скатерть. И в этой скатерти мне предлагалось выйти на сцену.

– Ладно, Вил… Виктор. Я согласна примерить эту чудовищную юбку. Все равно же ты не отвяжешься.

Федоркин просиял, а Натка взглянула на меня уничтожающе. Я решительно расстегнула юбку. Зачем идти в раздевалку, если, кроме нас троих, в зале все равно никого нет? Глупо было бы уединяться для переодевания всем составом. Вилли деликатно отвернулся. Я через голову натянула юбку-скатерть. Подумав, примерила и потертый вельветовый пиджачок. По замыслу неизвестного мне Жирафикова наши головы должны были украшать совершенно безумного вида вельветовые – в тон пиджаку и брюкам Вилли – кепки с проплешинами. А вокруг шеи должен быть художественно намотан меховой шарф-воротник, явно срезанный с пальто, полвека кормившего моль в шкафу какой-нибудь запасливой старушки.

Я все это надела и с торжествующей улыбкой вскинула ногу на станок. У созданной Жирафиковым юбки было по крайней мере одно неоспоримое достоинство: она была достаточно свободной и в отличие от кринолинов не мешала танцевать.

– Ну, как я вам?

Реакция Вилли и Натки была неоднозначной. Они заговорили хором.

– Отвратительно, – сказала Наташка, ехидно улыбаясь.

– Изумительно, – серьезно резюмировал Федоркин.

Выслушав эти противоречивые замечания, я рискнула обернуться к зеркальной стене. Зеркало явило мне странную особу, похожую на безобидное привидение из ужастика или на страдающую рассеянным склерозом бабулю, по непонятной причине решившую примерить вещи, которые она носила в далекой юности. Будь вся эта одежда поновее и поаккуратнее, возможно, увиденное мне бы и понравилось. Полупрозрачная юбка идеально села на моих бедрах и выгодно подчеркивала длинные ноги. Да и пиджачок мне шел, и даже сомнительная плешивая кепка, как ни странно, была к лицу.

– Какая же ты у нас, Варвара, красивая, – сказал Федоркин, впрочем, скорее всего это был комплимент таланту блондинистого сексапильного Жирафикова.

– Пожалуй, я тоже юбку примерю. – Наташка, воодушевленная моим успехом, выудила кружева из кучи тряпья. – Блин, она же вся дырявая.

– Жирафиков специально ее сигаретами прожигал, – добродушно объяснил Вилли, – чтобы стилизация получилась максимально достоверной.

Наташка в юбке и пиджаке напоминала статуэтку из антикварного магазина. Я не могла не признать, что в коллекции Жирафикова все же что-то есть. Сами по себе его творения смотрятся лохмотьями из лавки старьевщика, а на красивой женской фигуре становятся почти произведениями искусства. Наташка недоверчиво уставилась на себя в зеркало.

– Ну, что я говорил! – запрыгал вокруг нас Федоркин. – Девочки, вы у меня лучшие. Конечно, без грима все это не так ярко выглядит… Да, я же еще ничего не сказал о гриме!

– А что такое с гримом? – сразу заподозрила неладное Наташка.

– Мы все будем в синяках! – радостно объявил наш солист.

Мы переглянулись. После деликатной паузы я рискнула уточнить:

– То есть как?

– Ну тебя, Варенька, и гримировать-то особенно не надо. Правда, до концерта почти неделя, синяки поблекнут. Ничего, мы их тушью подрисуем. И у нас с Наткой тоже будут нарисованные синяки. Это же китч! Это будет оглушительный успех, провокация. Бомба.

– Замечательно! – воскликнула Натка, сдергивая с головы вельветовую кепку. – Появиться на таком важном концерте в скатерти вместо юбки, да еще и в синяках. А что ты придумаешь в следующий раз, Вилли?

– Виктор!

– Да какая разница? Может, заставишь нас выступать в лифчиках с прорезями для сосков? Или в собачьих ошейниках с шипами?

– При чем тут ошейники?

– При том, что никакие синяки я рисовать на себе не дам.

– Не преувеличивай. Это будут стильные синяки. Мы будем выглядеть как декадансные персонажи.

– А по-моему, мы будем смахивать на сбежавших из Кащенко, – пробормотала я. – Особенно когда ты запоешь. Ты, надеюсь, не забыл, что для концерта выбрана песня «Первый аборт»?

– А теперь мы переходим к самому главному! – Вилли поднял вверх указательный палец.

Я заметила, что его аккуратно подпиленный ноготок был покрыт едва различимым (но заметным все-таки!) нежно-персиковым лаком. Интересно, а на ногах он тоже ногти красит? Я представила себе ногу Федоркина (размер сорок третий, не меньше), украшенную вампирски-алыми ногтями, и не смогла сдержать ухмылки.