Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури

Для написания заключительного доклада Жукову досталась тема «Основные факторы, влияющие на теорию военного искусства». По сведениям Бориса Соколова, одного из российских биографов маршала, написать доклад ему помогли товарищи по учебе, что наводит на мысль о том, что содержание доклада было в основном политическим, или же… что Жуков еще не приобрел достаточных навыков для написания больших работ. Нехватка подготовленных людей и снаряжения, крайняя политизация, доминирование теории в ущерб практике, формализм – эти пороки советского военного образования просуществуют по меньшей мере до Второй мировой войны.

Осенью 1925 года занятия на курсах закончились. Жуков и два его товарища, одним из которых был Михаил Савельев, с кем вместе двадцать лет спустя будет брать Берлин, решили установить «мировой рекорд в групповом конном пробеге». За три дня троица преодолела 963 километра, отделяющие Ленинград от Минска. Жуков потерял шесть килограммов, но получил денежную премию и отпуск[136]. Он решил съездить в Стрелковку.

Возвращение в родную деревню, похоже, вызвало у Жукова ощущение подавленности. «Мать за годы моего отсутствия заметно сдала, но по-прежнему много трудилась. У сестры уже было двое детей, она тоже состарилась. Видимо, на них тяжело отразились послевоенные годы и голод 1921–1922 годов. […] Деревня была бедна, народ плохо одет, поголовье скота резко сократилось»[137]. Георгий Константинович оплатил постройку новой избы и сам принял участие в строительстве. Пожар уничтожит и эту избу в 1936 году. Жуков построит за свой счет новую и даже возьмет к себе в Слуцк свою племянницу Анну, хотя у него были плохие отношения с сестрой Марией и, особенно, с ее мужем, офицером, который будет служить под его началом в Монголии. Несмотря на ссору с родственниками, он будет посылать Марии посылки с продуктами.

Коль скоро мы рассказываем о событиях 1925 года, попутно разрушим еще одну биографическую легенду, встречающуюся во многих книгах и статьях о Жукове: якобы будущий маршал «где-то между» 1925 и 1927 годами находился в Берлине: он будто бы проходил стажировку при штабе рейхсвера в рамках тайного военного сотрудничества между Веймарской республикой и Советским Союзом, продолжавшегося с 1922 по 1933 год. Как мы только что убедились, в 1925 году Жуков находился в Ленинграде, а затем в Минске и, наконец, в Стрелковке. Может быть, речь идет о 1926 или 1927 годе? В военном архиве во Фрибурге хранится список[138]из 196 фамилий советских офицеров и инженеров – включая членов технических комиссий, – побывавших в Берлине с 1925 по 1932 год. В нем фигурируют фамилии Тухачевского, Уборевича, Егорова, Эйдемана, Якира, Триандафиллова и Тимошенко. Фамилии Жукова в списке нет.

Как же появилась эта легенда? Мы нашли три ее возможных источника. Первый: однофамилец. Фамилия Жуков очень распространена в России. Некий Л.И. Жуков действительно находился в 1931 году в Берлине в качестве стажера-картографа. Он входил в группу из пяти специалистов, которые окончили в немецкой столице двухмесячные курсы. Второй, еще более вероятный, источник возникновения ошибки это заявление фельдмаршала фон Рундштедта, сделанное им во время пребывания в плену в Великобритании. Он заявил выдающемуся британскому военному историку Бэзилу Лиддел Гарту, что Жуков получил профессиональную подготовку в Германии, а историк вставил эту информацию в свою имевшую огромный успех работу The Other Side of the Hill[139]. Наконец, мы обнаружили третий источник легенды – генерал-майора Фридриха фон Меллентина, автора книги о германских танковых войсках Panzerschlachten, вышедшей в 1956 году и дважды переиздававшейся в США. Эта работа, влияние которой на западные армии послевоенного периода трудно переоценить, прославляет германское военное превосходство, особенно над Советами. Она написана в классическом русле мемуаров генералов вермахта, находящих себе оправдания за разгром их армий. Однако, рассказывая о сталинградской катастрофе, Меллентин, хоть и с неохотой, вынужден признать талант Жукова, проявленный в операции по окружению германской группировки; операции, осуществленной другими, но разработанной им. Видимо, смущенный подобным признанием, он тут же исправляется, поместив внизу страницы примечание: «Немногим известно, что Жуков ранее получил значительную подготовку в Германии. Вместе с другими русскими офицерами он учился на организованных рейхсвером военных курсах в 1920-х. Некоторое время он был приписан к кавалерийскому полку, в котором полковник Динглер служил в качестве субалтерн-офицера. У Динглера сохранились живые воспоминания о буйном поведении Жукова и его собутыльников и о значительном количестве спиртного, которое они привыкли принимать за обедом. Ясно, однако, что с военной точки зрения Жуков не потерял времени зря»[140]. Содержание этого примечания вымышлено от начала до конца либо самим Меллентином, либо его «источником» – полковником Динглером. Жуков никогда не пил много, а с 1938 года вообще прекратил употреблять алкоголь. Смысл этого шитого белыми нитками рассказа – превратить Жукова-победителя в продукт германской военной школы, потерпевшей от него поражение. Он нам ясно показывает неспособность германских генералов понять подлинную причину своего поражения в войне с Советским Союзом.

В начале 1926 года Жуков вернулся в свой полк, к обычной рутине армейской жизни в мирное время. Внимательное чтение его «Воспоминаний» позволяет выявить скрытую под дежурной риторикой жесткую и недвусмысленную критику повседневной жизни военнослужащих Рабоче-крестьянской Красной армии. Между строк можно прочитать о недостаточном профессионализме офицерского корпуса. У этого явления различные причины, но общий для всех них корень заключается в тоталитарной природе советского режима, не терпевшего никаких автономных структур, не допускавшего существования никакой иной преданности, кроме преданности партии. В этом вопросе мы полностью разделяем точку зрения Роджера Риза, так сформулированную в его капитальной работе Red Commanders («Красные командиры» (англ.). – Пер.): «Офицерский корпус Красной армии на всем протяжении ее существования и в большей своей части был непрофессиональным, и этот недостаток профессионализма сделал его неспособным защитить себя самого во время сталинских чисток, приведших к неудаче в завоевании Финляндии, и имел катастрофические последствия на протяжении первого года германского вторжения в 1941–1942 гг., что привело к огромным потерям в ходе этой войны»[141].