Кукольник - Генри Лайон Олди

— Скажите, что бы вы сделали в первую очередь, получив возможность изучить феномен Лючано Борготты в вашей лаборатории на Тарусе-И?

— В первую очередь я пожал бы руку этому замечательному человеку…

ТЕРРОР — ОРУЖИЕ СВОБОДЫ!

«Лидер террористической организации „Кадиемпембе“, падре-маэстро Асуа Лулаби берет на себя ответственность за противоправные действия Лючано Борготты. Согласно заявлению Лулаби, он принудил Лоа директора театра, гастролирующего в Хунгакампе, к выполнению диверсионного задания в знак протеста против размещения на Китте Помпилианских военных баз…»

«ВЕРТЕП» ПРОИЗВОДИТ ФУРОР

«Успех театра контактной имперсонации „Вертеп“ не случаен, говорит арт-консультант Думба-на-Квило. Резкий взлет популярности театра лежит не в области высокого искусства — он спровоцирован шумихой вокруг „дела Борготты“, руководителя коллектива.

Все, кто имел зуб на высокомерных граждан Помпилии, считают своим долгом прибегнуть к услугам „Вертепа“. Вчерашнее шоу на вилле Фердинанда Д'Алиньи, вице-губернатора Малой Сагары, едва не превратилось в демарш против имперской экспансии рабовладельцев…»

МЭТР БОРГОТТА НЕВИНОВЕН! — УТВЕРЖДАЕТ БАНКИР ЛУКАШАРМАЛЬ…

ГРАФ МАЛЬЦОВ ПРОДОЛЖАЕТ ХРАНИТЬ МОЛЧАНИЕ…

ЗАЯВЛЕНИЕ ШТАБА ВКС ПОМПИЛИИ НА КИТТЕ:

«Это частное дело легата Тумидуса…»

У каждого свой свет и своя тьма. Но как только они начинают именоваться с заглавной буквы (или за них это делают фанатики) — Свет и Тьма, Добро и Зло становятся неотличимы друг от друга ни по методам, ни по облику. Я хотел бы никогда не встречаться с ними, когда они в этом жутком обличье.

Мы связаны нитями. Для одного это паутина, для другого — шерсть маминого свитера, для третьего — нити марионетки, а для четвертого — струны арфы. Потому что смысл — не в ответах, а в вопросах. Во всяком случае, мне так кажется.

Почему я не родился философом?

Почему я стал Тартальей?

Риторические вопросы — удел неудачников.

— Соглашайся, — сказал Гишер.

Маленький и седой, он клевал носом, словно вот-вот задремлет.

Песок был тонкого помола. Небо было ослепительной голубизны. Солнце было ласковей пальцев массажиста. Чирикали какие-то птички. Летали какие-то насекомые. На взгорье, под хинным деревом, какие-то люди играли в «дали-дали». Они жевали жвачку из листьев бетеля, ореха арековой пальмы и гашеной извести, время от времени плюясь. По форме выплюнутой жвачки и расстоянию от плевка до плевка делались выводы о старшинстве игроков.

Выводы сопровождались криками и потасовками.

Гишер проследил за взглядом собеседника и хихикнул.

— Курорт, — сказал он.

Курорт, как успел выяснить Лючано, назывался тюрьмой Мей-Гиле.

За неделю предварительного заключения он много чего успел выяснить. Песок раскалялся днем и жег пятки не хуже адской сковороды. Ночью песок остывал до приемлемой температуры, но спать на нем не рекомендовалось — к утру начиналась «песчанка», болезненная сыпь по всему телу. Голубое небо в мгновение ока становилось бурно-лиловым, рычало и опрокидывало тебе на голову бочку ливня. Насекомые, на здешнем наречии — «гы», больно жалили зевак и норовили отложить личинки тебе под кожу. Птички кушали насекомых, за что их стоило бы поблагодарить. Увы, к вечеру чириканье пернатых сволочей превращалось в оглушительную какофонию. Шум нарастал к полуночи и не стихал до рассвета. Через неравномерные промежутки времени он прерывался тишиной, полной мучительного ожидания.

Птички, кажется, не имели привычки спать.

Вместе с ними не спал Лючано.

Голова раскалывалась от боли.

— А я говорю, соглашайся. — Гишер смежил веки, морщинистые, как у черепахи. Он даже не заметил, что собеседник ему ничего не возразил, или сделал вид, что не заметил. — Лучший вариант тебе предложат разве что в раю. Сам Махал Макакаако снизойдет и предложит. И толстую жену в придачу.

— Оставь меня в покое. Вместе со своим Макакой.

— Не искажай имени творца. Это грех. И не вздумай бежать. Ты слишком молод для плохой смерти. Махал Макакаако не приветствует в небесном дворце тех, кто умер, как идиот.

— Шел бы ты отсюда. С творцом и дворцом.

— Дружок, «шестерня» — за счастье. Будешь пай-мальчиком, выйдешь раньше.

— Я ни в чем не виноват.

Молодой невропаст повторял это, наверное, сотни раз. Он давал показания следователю, отвечал на расспросы собратьев по несчастью, встречался с адвокатом, человеком скучным и медлительным, смотрел ночами в звездное небо, все время утверждая, крича, доказывая непонятно кому:

«Я не виноват!»

Когда прилетел маэстро Карл, за взятку добившись встречи с подследственным вне графика, Лючано и ему сказал с первой минуты:

— Я не виноват.

— Знаю, — ответил маэстро Карл. — Не кричи.

Лысина маэстро блестела от пота, а между бровями залегла тугая, незнакомая складка.

— Малыш, я верю тебе. Ты ни в чем не виноват. Но сукин сын Хомец дал показания под присягой. И подписал протокол. Он якобы видел тебя, когда ты, крадучись, выходил из шатра Катулла и что-то нес в руках. Двое людей из команды Хомеца тоже дали показания. Я не в курсе подробностей, но полагаю, ничего хорошего они не сказали. И на портмоне есть твои отпечатки пальцев.

Лючано возмутился:

— Ложь! От начала до конца!

— Рабыня тоже дала эрзац-показания. Ты ее принудил и изнасиловал. Специально, чтобы досадить Катуллу, которого невзлюбил с первых минут знакомства.

— Рабы помпилианцев не могут свидетельствовать! Они говорят с хозяйского голоса!

— Разумеется. Но это Кемчуга. Здесь не склонны долго выяснять, что да как. Судьбу местных преступников решает совет племени или вождь. Судит, выносит приговор и приводит его в исполнение, с перцем, травами и саговой кашей. Разнообразием приговоры не отличаются.

— Неправда, — мрачно сострил Лючано, чувствуя, как в кишках ползает кто-то холодный и скользкий. — Иногда вместо саговой каши используются клубни ямса и съедобные личинки. В «предвариловке» меня научили выколупывать их из стволов деревьев. Деликатес, скажу прямо.

Маэстро озабоченно наклонился вперед.

— Надеюсь, ты в своем уме? Ты что, собираешься отдаться правосудию каннибалов? Вождь Ралинавут, если верить адвокату, первым подал заявку. Когда тебя казнят, он хотел бы съесть твою печень. Или не печень, я уже не помню.