Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

Прекраса сидела в избе и шила, как вдруг явился Нежига, тиун, через служанку попросив позволения войти.

– Госпожа! – Нежига поклонился. – Явились люди некие, варяги, говорят, послал их тот варяг, что в Витичеве… С ними наши Быстряй да Хольмар с Гангульвом. Говорят, князь позволил тем варягам тебе поклониться… Словом, просят допустить их слово молвить, низко кланяются!

Прекраса не сразу ответила: мешало волнение. Но с тревогой боролось любопытство. Если Ингер позволил варягам обратиться к ней, значит, с ним самим все хорошо. Эта мысль ее ободрила, и она, велев подать себе красивую греческую накидку, чтобы прикрыть простое домашнее платье, дала знак впустить приехавших.

Вскоре пришел Хольмар, Ингеров десятский, ведя за собой незнакомого варяга – лет тридцати, среднего роста, с пушистой русо-рыжеватой бородой и близко посаженными серо-голубыми глазами. Не поражая внешней мощью, он однако производил впечатление человека толкового и ловкого. Прочие, кому незачем было соваться в княжью избу, остались ждать снаружи. За ними вошел Ратислав и встал возле Прекрасы, сложив руки на груди и молча давая понять, что хозяйка дома находится под защитой.

– Будь жива, госпожа! – Хольмар поклонился Прекрасе. – Князь тебе кланяется, спрашивает о твоем здоровье.

– Я здорова. А что сам князь?

– У господина все благополучно, – Хольмар значительно улыбнулся и показал ей на незнакомца, что жался у двери. – Сей муж, по имени Торлейк, изложит тебе свою нужду, если тебе выслушать угодно.

– Но что его ко мне привело?

Прекрасе не понадобилось сильно притворяться недоумевающей. Она догадывалась, что появление этого варяга связано с ее ворожбой, но как? Если бы кто-то вздумал винить ее, то Ингер никак не позволил бы этим людям к ней явиться!

По знаку Хольмара гость сделал пару шагов к Прекрасе и поклонился:

– Да пошлет тебе здоровья и счастья госпожа Асгарда, Фригг! Меня зовут Торлейк, я прибыл к тебе по воле моего господина, Кольберна конунга, с позволения твоего мужа, Ингера конунга.

Он говорил на северном языке, поскольку славянского не знал. Прекраса вопросительно взглянула на Ратислава, и тот, наклонившись, быстро перевел ей эту речь. За три года жизни близ Ингеровой дружины Прекраса научилась немного понимать речь варягов, но сама не говорила, а к тому же Торлейк пользовался не «русским» языком, как давно жившие среди славян варяги, а чистым языком Свеаланда, несколько от него отличавшимся. Ратислав же, выросший в Холм-городе, где хватало свеев, хорошо знал и тот, и другой.

– Спроси, что привело его ко мне?

– Привела меня великая нужда и печаль! – при помощи Ратислава стал рассказывать Торлейк. – Кольберн конунг, господин мой, болен. Во сне ему явилась злая диса[25], приняв обманчиво облик его матери, и принесла ему тяжкую болезнь. Господина моего уже несколько дней мучает лихорадка, его охватывает то жар, то холод, он почти ничего не может есть и испытывает тяжкие страдания. Наш лучший эриль сделал ему целящую рунную палочку, но она не помогает. Никто из нас не знает, как помочь ему. Две ночи назад ему явилась во сне очень красивая женщина, которую он не знает, и сказала, что только ты одна можешь вылечить его болезнь, потому что только тебе известны имена всех тех злых дис, что приносят такие болезни. Господин наш думает, что эта женщина была Богоматерь – он ведь стал христианином этой зимой, пока все мы жили в Таврии. И вот он спешит воспользоваться ее советом и умоляет тебя вернуть ему здоровье.

– Что это за злые дисы? – закончив перевод, уже от себя спросил у Прекрасы Ратислав.

Ее хранитель выглядел очень удивленным, узнав столько чудных новостей сразу.

Прекраса поднесла пальцы к губам, боясь выдать себя торжествующей улыбкой.

– Это он, видать, про лихорадок. Чтобы лихорадку прогнать, надо ее по имени назвать, а варягам откуда же знать их?

– А ты знаешь?

Прекраса с лукавым видом вытянула губы трубочкой и многозначительно покачала головой. В эти мгновения торжества в ней проснулась та веселая, забавная девушка, какой она была до замужества.

– Как же мне не знать? Ведь лихорадки с воды приходят, а я с матерью-водой говорить умею.

– Ты можешь излечить Кольберна конунга? – спросил тем временем Торлейк. – Он уже дал Ингеру конунгу клятву, что если ты поможешь ему подняться на ноги, он никогда больше не посягнет на престол твоего мужа и будет всегда его верным другом и слугой.

– Вот это другое дело! – Прекраса улыбнулась. – Скажи, коли так, то я согласна ему помочь.

– Да пошлют тебе дисы всяческого добра и счастья! – Торлейк еще раз поклонился. – Молю тебя, не медли! Господин наш слабеет день ото дня, если не помочь ему поскорее, болезнь убьет его!

* * *

Отправляясь к Киеву перевозу будить сестер-лихорадок, Прекраса хотела лишь помешать Кольберну выйти на поединок с Ингером – или выиграть этот поединок, если он все же состоится. Тогда ее не заботило, выживет Кольберн или умрет, – пусть это решают его собственное здоровье и удача. События показали, что ее собственная удача не вовсе иссякла – все сложилось наилучшим образом. Ей не пришлось брать на себя чью-то смерть, зато Ингер был избавлен от всякой опасности и даже мог приобрести в Кольберне преданного слугу, обладавшего такими значительными силами! Имея под рукой пятьсот хорошо вооруженных, храбрых, опытных в военном деле варягов, Ингер мог больше никого не бояться – ни в своей земле, ни даже в чужой.

В тот же день Прекраса велела приготовить ей лодью для поездки в Витичев.

– Да неужели так необходимо тебе ехать к нему самой? – пытался отговорить ее Ратислав. – Сделай здесь ему зелья, а Торлейк пусть отвезет! Куда тебе в такое время…

– Тише! – Прекраса, весело улыбаясь, протянула руку, будто хотела пальцами закрыть ему рот. – Время хорошее, мне до срока еще два месяца с лишним. И разве мы можем позволить, чтобы Кольберн получил исцеление из рук своего человека? Нет уж! Он получит свое зелье из моих рук и будет знать, что обязан жизнью мне!

Понимая ее правоту, Ратислав больше не возражал, и наутро Прекраса в сопровождении своих людей и Торлейка с его тремя хирдманами пустилась в путь. Вода в Днепре стояла высоко – весеннее половодье спало еще не до конца, – и лодья под парусом так и летела вниз по течению. Русло здесь усеяно многочисленными островами, большими и малыми; часть из них была сейчас затоплена, на других, более высоких, виднелись избенки под камышовыми крышами, паслись козы. Поглядывая на островки, Прекраса испытывала радость, гордость, удовлетворение – давно забытое счастье, пережитое ею в ту пору, когда она в первый раз спасла жизнь Ингера. Если бы в эти дни она не решилась сделать то, что сделала, на таком же, очень похожем вот на эти, заросшем ивами и кустами островке пролилась бы кровь ее мужа…