Праздник лишних орлов - Александр Бушковский

– Тогда, может, я с ней схожу? – осторожно спросил Вовка.

– Ну и сходи! – слишком равнодушно ответил тот. – Чё мы, баб между собой не разделим, что ли?

Весной любовь Вовки и Светы вырвалась, как река из-подо льда. Сане иногда до полуночи приходилось болтаться по улицам, ожидая, когда счастливо улыбающийся Вовка спрыгнет с ее балкона. А однажды Вовка тихо свистнул брату и, когда тот подошел из темноты, шепотом крикнул:

– Саня, у нее сегодня родители в гости ушли, я сам только узнал. Наверное, до утра останусь. Лады?

– Ну давай, только утром-то забеги домой перед школой, а то мама волнуется.

– Отмажь меня как-нибудь дома, а?

– Короче, скажу, видел тебя с пацанами, и пойду поищу. Но долго искать не смогу…

– Ладно, потом маме правду скажешь. Все, мне пора…

Как только Сане исполнилось восемнадцать лет, пришла повестка в армию. За день до торжественных проводов Вовка притащил бутылку и втихаря отозвал Саню на улицу. По дороге зашли в парикмахерскую. Потом, сидя друг напротив друга за обшарпанным столом в старой школьной кочегарке, они впервые вместе пили водку. Водка была противно теплой, а закуска – маленькая банка соленых огурцов и полбуханки хлеба, их тоже принес Вовка. Они быстро и молча хмелели.

– Смотри, – сказал Саня и сдернул с головы спортивную вязаную шапку.

Он был острижен под ноль. Голове было неуютно и прохладно, она казалась беззащитной, по-детски оттопыривались уши. Вовка сморщился, и глаза предательски заблестели.

– Ты давай там, братан, нормально служи. Два года – не двадцать.

– Постараюсь.

Они закурили у тяжелой железной дверцы печи. Вовка не выдержал, обнял брата одной рукой за шею и провел ладонью по шершавой голове.

Когда Саня вернулся из армии, Вовка сам уже полгода служил. Встретились они еще через полгода, когда младший брат приехал в отпуск. Для него отпуск этот был невеселым: отношения со Светой зашли в тупик. Вовка страшно переживал, но не подавал виду, вымученно улыбался. Десять летних деньков пролетели мгновенно, только углубив кризис. Вовка чувствовал измену, но ничего не мог поделать со своей любовью. Саня видел, как мучается брат, и ждал, когда тот не выдержит и расскажет ему, что же произошло между ним и его девушкой. Но этого не случилось. Вовка молчал. Он уехал обратно в часть с больными глазами. Саня боялся, что брат натворит что-нибудь.

А потом увидел ее с другим, крепким и симпатичным парнем из «Того поселка». «Сука, – подумал Саня, – могла бы прямо ему сказать, не пудрила б мозги! Ну ладно…» И тут из Вовкиной части пришла телеграмма, что его арестовали за драку с сержантом, командиром отделения. Саня собрал, сколько мог, денег и вместе с тетушкой (мама от расстройства слегла) поехал в часть. Но повидаться с братом не удалось: Вовка сидел «на киче» и смог передать только записку. Все нормально, брат, писал он, просто я ему на пальцах объяснил, мол, не надо смеяться над тем, что девушки не дожидаются солдат из армии. А он меня сдал.

Вовку посадили на три года. Мама с отцом были в шоке, друзья – в растерянности, Саня – в тоске. Может быть, есть на свете люди, которым нет дела до своих братьев, но он таких не встречал и знать не хотел. Вот Лелик с Кабаном. Когда их младший брат Пашка тонул, соскользнув с отколовшейся льдины, Кабан плыл за ним в ледяной воде по течению реки чуть ли не целый километр, а потом нырял, пытаясь достать со дна. И когда Пашку не сумели откачать, Кабан с Леликом только стали еще ближе, везде ходили вместе, вот только в глаза им поначалу было больно смотреть… Пока Вовка сидел, Саня жил в городе, а по выходным ездил в поселок к родителям.

Он встретил нового Светкиного парня в субботу вечером. Тот был не один, их было трое, но двое – бывшие Санины одноклассники и держали нейтралитет. Поздоровались.

– Пойдем выпьем! – предложил одноклассник.

Саня молча пошел с ними. За столом, когда разлили, пить не стал, подумал и сказал, глядя в глаза:

– Разговор есть. Давай выйдем.

– Саня, хорош… – начал было одноклассник, но на него не обратили внимания и вышли вдвоем. Остановились возле крыльца.

– Чё, друган, – тихо спросил Саня, – брату моему нельзя сказать было? Пока он в отпуске был?

Тот молчал. Саня яростно ударил его правой, попал куда-то в скулу, но тот, как и ожидалось, оказался серьезным противником и не «поплыл». Саня снова дернулся вперед, нарвался на два встречных удара и отскочил, оценивая свое состояние. Терпимо. Предстояло самое трудное – не пропустить еще более сильный удар, а самому попасть точно. И надо еще устоять на ногах, не дать тому свалить себя на землю, он – борец и тяжелее.

Странно, но, получив по голове, Саня опять, как в детстве, мгновенно успокоился. Осталась только холодная, ярко-белая ненависть, глубин которой он не знал. Забыв обо всем, кроме этой ненависти и необходимости победить, он вместе со своим врагом двигался по кругу лицом к лицу и так же, как тот, искал возможность нанести один решающий удар. Противник, похоже, понял, что Саню надо свалить и задавить весом. Он увернулся от нескольких ложных замахов и кинулся, пытаясь схватить Санину ногу, «опрометчиво» выставленную вперед. Саня ждал этого и, не отходя, встретил его коленом в лицо. Тот на секунду застыл, и Саня изо всей силы ударил его правой в ухо. Все. Теперь он «поплыл». Саня рванул его за рубашку на землю и несколько раз жестоко ударил ногами почти не сопротивляющегося противника.

– Хорош, Саня!!! – заорал одноклассник, но Саня наклонился и еще раз ударил врага кулаком в лицо. Потом медленно пошел, часто и тяжело вдыхая вечерний воздух.

Минут десять он курил на мосту, глядя на реку. Правая кисть опухла, пальцы сгибались со скрипом. Верхняя губа вздулась и нависла над нижней. Саня сквозь зубы сплевывал в воду кровавую слюну и смотрел, как маленькие розовые пузырьки уплывают вниз по течению. Раньше, пацанами, они с братом лучше всех и всем на зависть синхронно ныряли с этого моста. Вставали на перила и на счет «три» падали лицом вниз с четырехметровой высоты, медленно теряя точку опоры. Ужас и счастье наступают тогда, когда чувствуешь, что устоять на перилах уже невозможно. Лучше всех… А теперь? Саня зло улыбнулся, выкинул окурок в воду и пошел домой.

Вовка вернулся с поселения. Саня встретил его на вокзале. За последние пять лет они виделись четыре раза, из них два – на свиданиях в тюрьме. Они молча пожали друг другу руки, а потом обнялись. Уже в общежитии Вовка спросил:

– Как с Андрюхой-то получилось?

– Приехал он ко мне в общагу прямо с вокзала. Только здесь форму переодел. Красавчик, в армии вообще заматерел. Килограммов девяносто весил. Мы с ним вечером выпили, но он только пива. Сказал, что в Приднестровье так устал от вина, что крепче пива ничего не хочет. Утром я уехал по своим делам, три раза сказал ему – езжай домой, к маме, в выходные увидимся. Он пообещал, а вечером полез по балконам с третьего этажа на четвертый, к каким-то девчонкам. Сорвался как-то нелепо, висит, ему пацаны руку протягивают, а он им, мол, я тяжелый, еще с собой утяну. И упал, как с парашютом прыгнул… В больнице умер. Похоронили дома. Гроб мы с пацанами на плечах до кладбища несли. Два километра. Дождь шел всю дорогу. Кабан плакал, даже Андрюхина мама успокаивала. – Саня замолчал.