Крокодилова свадьба - Денис Лукьянов

Хоть выбор и показался Октаве невероятно правильным, совесть хлыстала ее кнутом, как бьют плохо тянущего свой груз быка.

— Я думаю, нам лучше отойти куда-нибудь за угол, чтобы вообще пропасть из поля зрения, — наконец-то сказала девушка. — А то как-то неудобно.

— Дело ваше, — хмыкнул Шляпс и тронулся с места свинцовыми шагами.

— Погодите, — окликнул его Глиццерин. — А как вы будете забираться в дом? Может, вас подсадить?

— Что-что? — люминографу показалось, что он ослышался. — Зачем меня подсаживать куда-то?

— Ну, я подумал, что логичнее всего залезть через окно, раз вы уж решили появляться неожиданно…

— Господин Пшикс, и о чем вы только думаете? Мы приличные люди в приличном, наверное, даже самом приличном из всех семи, городе! А приличные люди заходят через дверь.

Он вновь зашагал, и земля наверняка бы задрожала, будь Шляпс раза в два больше. Потом он кинул Глиццерину:

— К тому же, это будет куда неожиданней.

Диафрагму Шляпсу казалось, что чем ближе он подходит к дому, тем меньше тот становится, и тем больше падает на бок — как пьянчуга, который принял на грудь слишком много даже по своим меркам. И без того маленький, какой-то неправильный, некрасивый и непропорциональный домик все сжимался и сжимался, пряча голову-крышу в воротник.

На удивление Шляпса, на крыльце не оказалось современного магического звонка — висела обычная веревочка, прикрепленная к колокольчику.

Люминограф позвонил и стал ждать.

Омлетте́ уже занес молоток над прибором, но тут раздался звонок в дверь. Инструмент чудом не вывалился из дрожащих рук. У Омлетте́ побелело лицо, отчего огромный бант стал выглядеть еще контрастней.

Бывший муж Крокодилы отложил молоток в сторону.

Через некоторое время дверь тихонько приоткрылась — видимо, Омлетте́ посчитал, что странно будет не открывать гостям, и такое поведение вызовет только больше подозрений. Но все же, об осторожности мужчина тоже подумал, и приоткрыл дверь слегка, чтобы в нужный момент резко захлопнуть.

Но с Шляпсом такие фокусы были бесполезны.

Не успел Омлетте́ захлопнуть дверь, как люминограф, всем весом накренившись вперед (вот она — сила круглого живота!), с мощью и яростью носорога, у которого браконьеры стащили рог, толкнул дверь. Та поддалась и открылась.

Влетев внутрь, Диафрагм увидел растерянного Омлетте́. Тот, ясное дело, его узнал. Люминограф собирался было кинуться на вора, но тут вспомнил о просьбе Октавы. Вытащив из широкого кармана плаща пирожок, Шляпс слегка растеряно сказал:

— Встретил Октаву, просила вам передать.

Не менее растерянный Омлетте́ принял передачку, невесть как удержав ее в дрожащих руках.

Шляпс откашлялся и рывком прижал вора к стенке. Руки люминографа чесались как следует вмазать обидчику, но он держал в голове второе обещание, данное Октаве. Ох уже эти девушки с их просьбами…

— Вы, — прошипел он так, как это делает раскаленная сковородка.

В голове вновь затрещали черно-белые картинки человека с таким же блуждающим и испуганным взглядом. Человека, который встретился ему на пути к дому Крокодилы — и, как оказалось, наврал.

— Значит, подсказать вам, как найти дом мадам Крокодилы, да? Значит, вы тоже связаны с свадьбой?

Руки Шляпса уже готовы были отключится от мозга и, сжавшись в кулак, как следует навалять Омлетте́.

— Ударил бы, но скажите спасибо своей дочери за то, что она попросила этого не делать, — через секунду люминограф понял, что этого говорить не стоило. — Где светопарат?

Омлетте́ открывал рот, но не мог сказать ничего связного — все, что было внутри, рухнуло, началась душевная разруха, в которой ни то, что слово, а даже звук отыскать было невозможно.

Бывший муж Крокодилы только пытался махать дрожащими руками, но, во-первых, они просто не поддавались, а во-вторых, хватка Шляпса работала как стальная сеть, попавшись в которую нервной рыбке-Омлетте́ оставался лишь один путь — прямиком на разделочную доску.

Словно онемевший Омлетте́ продолжал ловить воздух ртом, истекая потом.

Диафрагм ослабил хватку.

— Просто покажите мне, где светопарат, — вздохнул он. — Можно ткнуть пальцем.

Ткнуть у Омлетте́ не получилось — рука исполнила какой-то кривой акробатический номер, который получил бы большую популярность в цирке уродов, и тут же вновь обмякла.

Шляпс прошел в комнату. Глаза неконтролируемо забегали по царившему вокруг бардаку — вещи разных цветов и размеров цепляли взгляд, и он бешеным кузнечиком прыгал от одного предмета к другому, от ложки к носку, от открытого ящика к заваленному бумагами столику…

Потом взгляд упал на голема, молча и неподвижно стоявшего в углу. По спине люминографа пробежал инстинктивный холод.

Изучив логово своего обидчика, которое больше было похоже на гнездо ну очень уж неопрятной сороки, Диафрагм Шляпс наконец-то нашел светопарат на столе. Подойдя ближе, мужчина заметил молоток и понял, что очень вовремя нагрянул в гости.

Проходя мимо Омлетте́, потихоньку приходящего в себя, Шляпс остановился и спросил:

— Зачем вы вообще пытались его разломать? Чем он вам не угодил, а?

— Свадьба… — сумел выдавить обладатель прически-гривы.

Поняв, что Омлетте́ не из тех людей, что выдают свою мотивацию огромным монологом, и осознав, что выдавливать из бедняги нечего, люминограф собрался уходить.

— Шмяк-бардак-кавардак! — вылетело из внутреннего кармана.

— Что? — переспросил все еще дрожащий Омлетте́.

— Нет, ничего, вам показалось, — Шляпс ударил рукой по груди. Но сделал только хуже — огонек засветился призрачно-зеленоватым.

— А что у вас такое светится? — бывшего мужа Крокодилы, казалось, привело в себя необычное явление. — Оно такое… красивое. Оно разговаривает?

— Не ваше дело, — отрезал Диафрагм в своей манере. — А вообще, по-моему, у вас галлюцинации. Поспите, мой вам совет.

— Дайте мне это… — Омлетте́ машинально, не находя сил встать и стоя на коленях, потянулся к люминографу, не отрывая взгляд от свечения. Но Шляпс резко выбежал вон, хлопнув дверью.

Бывший муж Крокодилы, совсем обмякший, сел на пол. Огромный бант намок от рек пота, и Омлетте́ решил протереть лицо платком. Пошарив по карманам, но не найдя его, мужчина вспомнил, что оставил платочек где-то в комнате — где-то среди сотен ящиков и других разбросанных вещей.

Омлетте́ было невероятно лень идти и искать что-то, да и тело слушалось не до конца. Поэтому он продолжил сидеть, смотря на дверь, словно погрузившись в некое подобие транса. А потом, будто под гипнозом, автоматически, так, как обычно произносят швейцары заученные фразы, прошептал, чтобы никто ненароком не услышал: