Крокодилова свадьба - Денис Лукьянов

Черные маленькие глазки, абсолютно непропорциональные по сравнению с бантом и словно бы пустые, как у плюшевой игрушки, забегали по комнате, в свете магических ламп заблестев золотым.

Омлетте́ вскочил — но тут же зашатался от нервов. Постоянно врезаясь в шкафы и спотыкаясь о собственные вещи, мужчина согнулся и дрожащими руками принялся рыться в ящиках, раскидывая все ненужное в стороны. В этом абстрактном фейерверке в воздух взлетали носки, галстуки, банты, безделушки, пустые флаконы и много другого барахла, которое давным-давно оккупировало ящики и на столь резкое выселение как-то не рассчитывало.

— Конечно, — подумал Омлетте́. — Конечно, это же так просто, так просто, так на поверхности… Не мне, и никому…

Мужчина решил действовать по самому элементарному принципу, прокручивал его в голове много раз, чтобы не забыть. Не досталась мне — так не доставайся же ты никому! Ну, хорошо, допустим, что ему она и досталась тогда, давно — но сейчас ведь не достанется… и пускай тогда никому другому тоже! Пусть горит синим магическим пламенем вся эта свадьба, пусть рушатся планы и летит все в зыбучее тартарары.

Пусть им будет несладко, как и ему. Пусть все будут несчастны, раз и он несчастен.

Шляпс шагал медленно, но невероятно уверенно, как огромная осадная машина, для которой важна была масса и сила удара, а не скорость передвижения. Люминограф источал такую сильную энергию негодования и ярости, что все, находившееся перед ним, смывало этой пугающей волной. Разве только он не давал себе разразиться градом ругательств, и тихонько бубнил их под нос. Какие-то приличия все же надо было соблюдать.

Посему, Октава шла за Шляпсом, хоть и должна была идти перед ним, показывая дорогу. Но девушка решила занять более безопасное положение, и просто координировала люминографа — налево, прямо, направо, за угол.

Они шли молча. Октава и Глиццерин лишь при необходимости общались, что называется, взглядами — да и то, не общались, а просто катапультировали какие-то сигналы.

Шляпс то молчал, то ворчал, то ругался — его сейчас не интересовало ничего, кроме пункта их назначения, который спустя какое-то время — как обычно, в тишине оно почудилось мучительно долгим, — показался на горизонте.

Это был, наверное, один из самых узких и низких домов во всей Хрусталии, словно бы сжавшийся от страха. Говорят, что жилище отражает всю суть своих хозяев — возможно, дом был чуть выше и держался увереннее до того, как Омлетте́ вернулся со своей добычей. Но это, конечно же, лишь фантастические спекуляции — здание всегда было таким.

Это вторая большая причуда (маленьких так много, что и не сосчитать), которую Омлетте́ выразил за время совместной жизни с Крокодилой, но эта прихоть, в отличие от голема, хоть как-то объяснялась логически. Однажды обладатель роскошной гривы из волос за обедом сказал, вскользь, что хорошо бы было приобрести ему отдельный домик…

Любой сторонний наблюдатель посчитал бы такое предложение либо шуткой, либо бредом умалишенного. Покупать второй дом, когда живешь в самом большом и широком помещении Хрусталии — те еще аристократические замашки.

Мадам Крокодила, как ей свойственно, восприняла замечание мужа серьезно — к тому же, ей было совсем не жалко, но она все же спросила, а в чем смысл такого приобретения. Не из жадности, а просто ради интереса.

Омлетте́ пошутил, что, если вдруг каким-то образом он окажется совсем один, у него будет, где остановиться. В такой исход он, конечно же, не верил, и считал это чем-то чересчур фантастическим — ему хотелось купить домик просто так, ради галочки. Когда денег на руках много, они так и начинаются чесаться, а когда эти деньги еще и не твои — зуд разбирает с двойной силой. Крокодила предлагала роскошнейшие варианты, но Омлетте́, опять же, понимая, что одному ему жить уж никогда не придется, остановился на самом маленьком и скудненьком. Он ради забавы решил отведать кильки, чтобы потом вновь взяться за омара — устроить себе этакий контрастный душ.

И вот, этот дом был совсем рядом, он как будто оседал, словно пытаясь зарыться в землю от такого позора. Сам Омлетте́ порой просыпался в холодном поту после того, как ночью в его голову лезли образы всех тех жилищ, от которых он отказался…

— Вот. Этот дом, — вздохнула Октава.

— Почему-то я ожидал большего, но почему-то я и не удивлен, — сказал Шляпс.

— Дальше только сами, без меня.

— Я и не собирался брать вас с собой, — нахмурился Шляпс, смотря в упор на поникшего Пшикса. — К тому же, наверное, нелегко будет смотреть на…

— Только одна просьба — не бейте его, ладно? Он даже одного удара не выдержит. И вообще, не знаю, что на него нашло…

— Я постараюсь только потому, что вы попросили, — люминограф попытался улыбнуться — в его душевным состоянии получилось что-то, похожее на гримасу во время паралича.

— И еще одно, — Октава полезла в сумку и вытащила пирожок в бумажной обертке. — Передайте это ему, пожалуйста.

— А это не будет выглядеть странно? — удивился пиротехник.

— Уже ничего не может быть страннее взлома с големом средь бела дня, — люминограф повернулся к девушке. — Мне сказать, что это от вас?

— Ну да. Он же сказал мне, что одолжил светопарат у вас — вот я и подумала, что вы пошли мирно беседовать.

Октава раскраснелась. Ложь действовала на нее, как дихлофос на жуков, а все потому, что врать было неправильно — особенно близким людям, ладно уж эти троюродные тетушки, от них иначе и не отвяжешься.

— Наверное, нелегко вот так понимать, что сейчас твоему отцу надают… — начал Шляпс.

— Решили же без рук? — перебила девушка.

— …ментальных пощечин, — выкрутился Диафрагм.

Октава пожала плечами.

— А что поделать. Нельзя же врываться в чужие дома… Нет, правда не понимаю, что на него нашло. Он бы и мухи никогда не обидел.

— Настолько добрая душа?

— Нет, он бы просто испугался. Но это, если подумать, почти одно и то же.

Октаве действительно было тяжело принимать это решение, но виду она старалась не подавать. С одной стороны, инстинкты хорошей дочери подсказывали, что сдавать отца — как-то неправильно. Но с другой, Омлетте́ украл светопарат, да еще и наврал ей… Можно представить две миниатюрных Октавы на каждом из плеч обычной Октавы, которые почему-то постоянно появляются в такие трудные минуты, навязывая кардинально разные мнения.

Девушке в принципе было трудно оставаться и хорошей дочерью, и хорошим человеком — обычно два этих пункта как-то один вытекали из другого, и все было спокойно, а тут вдруг пришлось выбирать что-то одно. Педантичность и перфекционизм дочки Крокодилы все зубы себе поломали, нервно грызя ногти и прикидывая, как же поступить.

Поток ментальной газировки, скажем так, под названием «хороший человек» неизбежно сталкивался с горстью мятных конфет под названием «хорошая дочь», и когда они соединялись, происходил взрыв мозга. Поэтому, пришлось остановиться на чем-то одном. Иногда так хочется быть правильным со всех сторон, но ситуация обязывает с какого-то одного угла все же поступать неправильно. Человек, в конце концов, не геометрическая фигура. И Октаве было как-то не по себе — неправильность всегда корежила ее, будь то простая описка в тексте или неподобающее поведение. Девушка старалась быть идеальной, а сегодня сделал шажок назад, оказавшись чуть ближе к, как ей казалось, черте, за которой зияла плотоядная бездна.