Последняя миля - Дэвид Бальдаччи

– Не могу сказать. Алабама дает выбор, и он решил так.

– Жена его там будет?

– Имеет право. Придет или нет, не знаю. Но даже если придет, сомневаюсь, что приведет сына с собой.

– А если он не убивал моих родителей?

– Он, несомненно, убил нескольких других. Его высшая мера вполне оправдана законом.

Марс кивнул.

– А сколько казнили невинных, по-твоему?

– Даже одного – уже чересчур. Я практически уверен, что далеко не одного.

– Еще минут пять, и я стал бы членом этой группы.

– Как я и сказал при первой встрече, из очень невезучего ты превратился в везунчика.

– Ага. Ну, будем надеяться, везение меня не покинет.

Поглядев в переднюю часть салона самолета, Марс увидел, как стюардесса перегородила проход тележкой для напитков, пока один из пилотов выходил из туалета.

– И с каких пор стали так делать? – поинтересовался он.

– После одиннадцатого сентября, – ответил Декер.

– А, само собой.

Мелвин отвел взгляд от передней части салона и напомнил Амосу:

– Ты сказал, что мы летим туда в том числе ради миссис Монтгомери.

– Верно.

– Зачем?

– Кроме нее, в последние годы ее мужа никто не навещал.

– Ладно, и какое же это имеет значение? – спросил Марс.

– Если все это подстроено, по телефону такое не решается. Нужна встреча лицом к лицу. Она была единственным лицом. Она ходила в тюрьму и говорила мужу, что тот должен сделать. Включая мельчайшие подробности, чтобы он не напутал в своей истории. Наверное, делала это снова и снова, чтобы он наверняка все уяснил.

– Значит, она должна была контактировать с тем, кто убил моих родителей на самом деле? Она это затеяла, а не ее муж.

– Именно так я это и воспринимаю, да.

– Но она же не скажет нам вот так запросто, кто с ней контактировал.

– Нет, не думаю, что скажет, – подтвердил Декер.

– Так что же нам тогда делать?

– Узнаем как можно больше самостоятельно, а потом предъявим ей это.

– И будем надеяться, что она расколется?

– Да. Ты что-нибудь вспомнил о вещах, про которые я спрашивал?

Марс снова устремил взгляд в окно, потому что самолет начал снижение над Алабамой.

– Я много об этом думал. Правду говоря, на ум мне пришла одна-единственная вещь.

– И?..

– У бати был шрам вот здесь, – указал Марс место позади правого уха. – Я увидел его ребенком, когда мы играли в лошадки на полу, знаешь, просто барахтались. Я тогда потрогал шрам и спросил про него. И батя впал в ярость. То есть я думал, он излупит меня в хлам. А потом в комнату вошла мама, увидела, что происходит, и утихомирила его. С той поры со мной он был уже не тот. И отрастил волосы куда длинней.

– Чтобы скрыть шрам?

– Именно. Во всяком случае, так мне кажется.

– А мать ты никогда об этом не спрашивал?

– Нет. Я был слишком напуган. Ни разу не видел батю таким. То есть он был страшен.

Декер уставился в спинку сиденья перед собой.

– Шрам выглядел как рана? От пули или ножа?

– Не от пули. Скорее длинный порез.

– Значит, нож?

– Ага, так мне кажется. Слушай, я понимаю, что это немного.

– Ну, это больше, чем у нас имелось, Мелвин. Мы просто должны разобраться, что это означает.

Четверг, 17.30.

Жить Чарльзу Монтгомери осталось полчаса.

Он съел свою последнюю трапезу из торгового автомата. Сэндвич-барбекю и банка коки.

Его желудку не придется переваривать эту пищу.

Богарт, Декер и Марс сидели в переднем ряду одной из просмотровых. Джеймисон предпочла воздержаться от посещения. Дэвенпорт сидела за спиной у Декера во втором ряду. Кроме них, в комнате было еще три человека. Два журналиста и один из адвокатуры штата Алабама. Из семей жертв не пришел никто, кроме Мелвина.

Узнав Марса, журналисты пытались было проинтервьюировать его, но Богарт, сверкнув жетоном, быстро пресек их попытки.

Занавес был задернут, так что смертная камера пока была не видна. В смежной просмотровой разрешено было присутствовать семье приговоренного. Там занавес тоже был задернут, так что они не знали, здесь Реджина Монтгомери или нет.

Марс нервничал. Лицо его покрывали бисеринки пота, хотя в помещении было прохладно.

Заметив это, Декер положил громадную ладонь Мелвину на плечо:

– Ну что, выдержишь? Или хочешь выйти?

Согнувшись, тот сделал несколько глубоких вдохов.

– Я просто думал, насколько близок был к этому сам.

– Но это не ты, Мелвин, – Декер убрал руку. – Впрочем, мы можем уйти, если хочешь.

– Нет, я в порядке, – Марс выпрямился.

– Уверен?

– Ага.

– Идут, – подавшись вперед, сообщил Богарт.

Монтгомери, покинувшего камеру смертников, куда его перевели в прошлый вторник, окружала дюжина сотрудников исправительного учреждения. Во главе процессии, направляющейся в смертную камеру, шел пастор с Библией, бормотавший молитву. Из акустических колонок лились звуки церковного гимна.

Каталку из камеры убрали и притащили из кладовой электрический стул, прозванный «Желтой мамой» за цвет. Британский заключенный, соорудивший его в 1920-х годах, покрасил его краской, используемой для дорожной разметки. Выглядел массивный стул солидным и крепким.

Потупив взор, пастор отделился от процессии и прошел в смотровую зону, где находился Декер с остальными. Занял свое место в конце ряда и углубился в Библию.

Сотрудники пенитенциарной системы сопроводили Монтгомери в камеру. Потом занавески раздвинули, чтобы Монтгомери мог посмотреть в комнаты посетителей.

Теперь Декер и остальные увидели, что Реджина Монтгомери действительно присутствует. Сына с ней не было.

Взгляд Монтгомери задержался на жене на несколько мгновений, но между ними не прозвучало – и даже не было произнесено одними губами – ни слова. Наконец Реджина отвела глаза.

Начальник тюрьмы вслух зачитал смертный приговор, и у Монтгомери спросили, хочет ли он произнести последнее слово.

Приговоренный снова поглядел на жену. Хотел было что-то сказать, но потом тряхнул головой и отвел взгляд. Потом его взор отыскал Мелвина Марса и остановился на нем. Двое глядели друг на друга долгий мучительный момент.

И снова Монтгомери отвел глаза, не проронив ни слова. На лице у него было написано отнюдь не раскаяние; на взгляд Декера, его выражение напоминало скорее отвращение.