Лунный плантатор - Руслан Ходяков

Иван Иваныч — человек сентиментальный.

Поздно вечером Бобриков возвращается домой, поднимается по лестнице, открывает своим ключом дверь и заходит в квартиру.

И как вы думаете встречают его домочадцы? Что говорят они ему, уставшему от забот праведных, в поте лица добывавшему хлеб свой?

— Здравствуй, Иван Иваны?

— Добрый вечер, Иван Иваныч?

— Как денек прошел, Иван Иваныч?

Фиг вам — индейская хижина! Ничего такого Иван Иванычу слышать не доводилось.

Жена болтает по телефону с подружкой и стирает лак с ногтей при помощи гигиенической салфетки и специального лосьона, благоухающего на всю квартиру ацетоном.

Теща смотрит по телевизору что-то мексиканское, мыльное и пузырящееся. А детей вообще дома нет.

Иван Иваны кидает на столик в прихожей кожаную папку с документами, сотовый телефон, ключи от машины, вылезает из двубортного костюма, идет на кухню, открывает кастрюлю с борщом, закрывает кастрюлю с борщом и отправлялся спать так и не сказав никому до свидания…

Когда идет дождь Иван Иванычу делается особенно тоскливо. Даже мелькающие за ветровым стеклом автомобиля щетки стеклоочистителей не в силах разогнать эту тоску своим упорядоченным движением.

Идущие впереди грузовики так и норовят обдать новенькую «Тойоту» Иван Иваныча грязью из под колес, а на светофоре всегда зажигается красный свет лишь стоит Бобрикову подъехать к перекрестку.

Зеленый же свет напротив играет с Иван Иванычем в прятки.

— Я здесь! — игриво восклицает зеленый фонарик на горизонте.

— Успею, — говорит себе Иван Иваныч и поддает газу.

— Оп-па! — говорит хитрый зеленый фонарик и прячется за желтой шторкой.

— Не успел, — вздыхает Бобриков и давит на тормоз.

И так всю дорогу от «Канонерки» до дома.

Так всю жизнь Иван Иваныча. Загорится на горизонте зеленный свет и кажется, что впереди у тебя свободная дорога отсюда и до самых ворот рая. Но стоит только подъехать к перекрестку жизни как вспыхивает красный. Мол, обожди немного, Иван Иваныч, обожди… А чего ждать — не понятно. И на красный-то не рвануть, потому, что за перекрестком уже стоит служитель закона с купюрой на кокарде и небрежно так полосатой палочкой покачивает.

Так и проходит жизнь. Тормоз — газ, газ — тормоз. Иван Иваныч возвращается домой.

Иван Иваныч возвращается домой, заруливает к себе во двор и в довершении всего обнаруживает, что его личное, парковочное место у парадной занято каким-то огромным джипом.

* * *

… — А вот и наш клиент! — с удовлетворением в голосе произнес первый килер сидевший в джипе.

— Да, — подтвердил второй. — А я уж думала, что с ним случилось чего…

* * *

Бобриков чертыхнулся, припарковался напротив, почти лоб в лоб, и заглушил двигатель.

В машине стало тихо. Иван Иваныч вздохнул. Приторно пахло автомобильным дезодорантом. Выходить из теплого и уютного пластикового мирка автомобильчика под сырой осенний дождичек не хотелось. Тем более, что зонта у Бобрикова не было.

Иван Иваны положил руки на руль, откинулся назад, на спинку водительского сиденья и стал смотреть как дождь струйками сбегает по лобовому стеклу. Очертания мира за окном постепенно делались призрачными и размытыми. Сумрак позднего вечера скрадывал размеры и увеличивал расстояния. Белые, светящиеся пятна окон на темной стене дома казались далекими и нереальными.

— Глупо, — прошептали губы Иван Иваныча. — Все глупо.

А тут еще черная, заляпанная грязью до неузнаваемости модели, махина джипа припаркованная на «личной», отвоеванной годами у соседей по дому парковке Иван Иваныча…

* * *

… — Тебе не страшно? — Родик посмотрел на Нату и ободряюще улыбнулся.

— Н… Нет. С тобой нет, — уточнила Ната и заерзала на водительском сиденье джипа. — Мы ведь действительно как Бони и Клайд! Правда?

— Бони и Клайд грабили банки, — возразил Родик. — А здесь мы немного по другому ведомству проходим.

— Ну и что? — Руки Наты дрожали от волнения, и, что бы не показать Родику как она волнуется Натка еще крепче вцепилась в баранку машины. — Все равно мы как Бони и Клайд. Это… Так возбуждает! — чуть помедлив добавила она…

* * *

— Наверное к Филимонову с третьего этажа друзья-братки в гости прикатили, — недовольно проговорил Бобриков. — Опять всю ночь будут разгуляево устраивать, песни под окнами орать, а утром соберутся пьяных девок катать вдоль разведенных мостов…

Этого Филимонова он знал еще малолетним шкетом, когда тот стрелял из рогатки по окнам, мочился Бобрикову под дверь из хулиганства и размалевывал стены подъезда неприличными словами. Потом Филимонов вырос, писать под дверь Бобрикову перестал, и начал промышлять валютой, фарцевать турецкими джинсами да польской жвачкой. А сейчас, окончательно повзрослев, завел собственный бизнес. Что-то связанное с торговлей подержанными автомобилями. Но нутро Филимонова от этого не изменилось. Как был шкетом, так и остался.

— Шпана, — буркнул Бобриков, посмотрел на джип, втянул голову в плечи, накрыл лысеющую голову кожаной папочкой с документами и потянул на себя ручку двери намереваясь выйти из машины под дождь.

* * *

… — Пора, — полушепотом сказал Родион и достав с заднего сиденья помповое ружье протянул его Натке. — Держи.

— И что мне с этим делать? — испуганно проговорила девушка.

— Я уже десять раз тебе объяснял, — сквозь зубы проговорил Родик, наблюдая за тем как дверь «Тойоты» открылась и в лужу под машиной опустилась нога Иван Иваныча в замшевом ботинке. — Просто выходишь… и просто направляешь ружье на клиента.

— Он же меня потом узнает!

— Не узнает. Сейчас темно. Фары будут светить ему прямо в лицо…

— Как? — испугано пискнула Ната.

— Молча, — буркнул Родик передергивая затвор своего пистолета… — Включай свет! — приказал он девушке.

* * *

И лишь стоило Бобрикову хлопнуть дверью автомобиля, как все фары джипа вспыхнули тысячью свечей.

Бобриков, забыв про дождь, прикрыл глаза папочкой защищаясь уже от яркого света, а не от дождя.

Иван Иваныч показалось, что из темноты ночи на него с огромной скоростью несется товарный поезд, освещая себе дорогу прожектором. Иван Иванычу почудилось, что он больной лежащий на операционном столе перед серьезной операцией в мертвенно-бледном свете хирургических ламп голенький и беззащитный. Иван Иваны почувствовал себя неуютно.

Двери полноприводной колесницы отворились с обеих сторон одновременно…