Диктатура пролетариата - Олаф Брок

В Москве должность профессора университета оплачивалась примерно так же, как и в Петрограде. В некоторых институтах зарплата значительно увеличивалась благодаря надбавкам за семинарскую деятельность и т. п. Но в целом научная работа и вообще умственный труд во время диктатуры пролетариата оплачивается скверно – я мог бы привести примеры, в которые с трудом верится. Официальная зарплата профессора по месту его работы, как правило, не может покрыть и крупицы всех расходов, необходимых для того, чтобы просто-напросто не голодать.

Найти выход из невыносимых ситуаций обычно помогает сама практическая жизнь. Так же и с зарплатой профессоров. С учёными как таковыми в Советской России не обращаются плохо в принципе, скорее наоборот; если человек на хорошем счету или известен в Европе, то, несмотря на бедственное экономическое положение, ему даже могут выделить особые средства на оплату поездки за границу. На родине же зарплату можно улучшить доморощенными способами. У профессора, к примеру, есть возможность работать сразу в нескольких учреждениях. Он читает лекции в трёх или четырёх учебных заведениях, бегает туда-сюда, своего рода почасовик. Если предмет очень востребованный, то, поскольку ситуация на рынке, несмотря на весь коммунизм, в определённой мере обусловливается спросом, домашний уклад жизни профессора может приобрести почти что буржуазный оттенок, и тогда помимо чашки чая, которой учёные с такой радостью и радушием угощают гостей, профессор может умудриться предложить даже изысканную выпечку и леденцы. Также преподаватели пользуются искусством астрономического подсчёта: три сорокаминутные лекции проводятся за два астрономических часа. В результате рабочий день расходуется экономнее, а зарплата получается значительно выше. Само собой разумеется, что в результате активного чтения лекций сразу в нескольких местах у профессоров остаётся мало времени и сил на научную деятельность.

Другие преподаватели находят дополнительный доход в сфере издательской деятельности. Одни работают в большом Государственном издательстве, другие получают средства благодаря изданию учебников и серий лекций, что государство охотно оплачивает, особенно когда речь идёт о прикладных областях науки и техники. Такие гонорары, как 25 рублей золотом за лист, что в мае соответствовало примерно 1000 миллионам ходячих монет, в данных условиях считаются очень выгодными. То же самое касается оплаты 15 рублей золотом за переводы. Поэтому, разумеется, есть профессора, которые живут в первую очередь своим литературным трудом.

Внимание властей сосредоточено на зарплате преподавателей вузов в той же степени, что и на зарплате других работников, за тем исключением, что они её изменяют отчасти согласно индексу цен, а отчасти – в соответствии с существующим в государстве фиксированным соответствием между ходячими миллионами и золотым рублём, который всё больше возвращает свои позиции в качестве денежной единицы. Так, в мае мои коллеги ожидали повышения зарплаты на 30 %, на лето предсказывали прибавку 50 % – о том, что было после моего отъезда, у меня сведений нет.

Несмотря на сильную нехватку времени заниматься серьезными научными исследованиями и отрыв советских учёных от внешнего мира, профессора различных вузов, во всяком случае в столицах, этой весной более или менее имели возможность продвинуться в этой области. Работа утомительная, а доход есть и остаётся скудным; особенно сложно обстоят дела с покупкой одежды и обуви, часто оказывающейся не по средствам. Но не перевелись ещё диогены. Наши коллеги держат голову высоко, а русский идеализм, бескорыстие и готовность к самопожертвованию не изменяют себе в оставшихся представителях этих кругов, которые всегда были честью и гордостью русского народа.

Повторюсь, нельзя сказать, что большевики в России плохо обращаются с «профессорами» как таковыми. Они скорее пользуются неким особым уважением. На протяжении революции и Гражданской войны эта должность и занятие служили скорее защитой – как в материальном, так и в духовном плане. Мужественный человек на профессорской должности, не выступавший в роли активного политического противника, не раз имел возможность проявить себя, воспрепятствовать полному безумию и спасти себя и свои убеждения, во всяком случае в период крушения вплоть до того кризиса, который теперь обрушился на интеллектуальный мир.

* * *

Всем вузам и научным институтам, разумеется, причинён ущерб, часть их пребывает в полном упадке в результате бурного периода революции и Гражданской войны, сильного голода и различного рода вмешательств большевиков. Многие научные светила страны погибли или бежали, и до того момента, когда жизнь в таких учреждениях хотя бы более или менее наладилась, ещё крайне далеко. Некоторые учёные страдали меньше или быстрее вставали на ноги; как правило, это объясняется более сильной или более гибкой натурой человека. В качестве примера можно привести Институт Берга в Петрограде; обладающий крепким здоровьем и крепкими нервами директор института, оценив свои шансы, убедил власти в необходимости обеспечить техническую мощь учреждения, увеличил благодаря помощи Народного комиссариата и профсоюзов скудные средства, выделенные Народным комиссариатом просвещения, всячески поддерживал единодушие в среде персонала, тем самым удерживая разрушительное при каждом внутреннем разладе влияние коммунизма в безопасных пределах. Известный секретарь Академии наук, индолог Ольденбург, благодаря своей гибкости сумел не допустить в академию комиссаров и, ссылаясь на традиции и престиж старейшего заведения, в какой-то мере спасти его от угрозы большевистского вмешательства и экспериментов. Задача таких людей непроста и не всегда вызывает в ответ благодарность. Необходимые, или во всяком случае истолковываемые как необходимые, уступки в отношении руководства во время проведения чистки с лёгкостью закладывают в отчаянной, а потому непременно напряжённой, политической обстановке основу для личных нападок на ответственных лиц, обвинений как в немощности, так и в чём-нибудь похуже.

Вузам с более или менее техническим уклоном и институтам прикладных наук восстанавливаться проще. Продолжение их деятельности является необходимым звеном и в большевистском обществе. Посторонний, впрочем, невольно обращает внимание на порой поразительное различие между учебными заведениями одного и того же типа. В какой степени это может объясняться личностью руководителя, я судить не могу. В качестве примера названного различия упомяну два медицинских вуза Петрограда. В то время как бывший Женский медицинский институт, теперь Петроградский медицинский институт – и для женщин, и для мужчин, – твёрдо придерживается своей взлелеянной традиции, Медицинская академия, по крайней мере её канцелярия, произвела на меня впечатление чего-то закоснелого, грязного и едва ли имеющего отношение к медицине. Я бы не уделил этому столько внимания, если бы подобное различие во внешнем положении вещей не отражало часто и явную разницу во внутреннем. Несомненно, существует связь между всё большим влиянием большевистской системы на учреждение и его внешним и внутренним упадком, растущей небрежностью в управлении, а также понижением уровня знаний и культурного уровня обучающихся. Это признаёт и сама молодёжь. Мои юные знакомые из упомянутого медицинского института гордились тем, в какой чистоте содержится учреждение, какие их окружают культурные и воспитанные студенты, большинство из которых по происхождению явно принадлежит к остаткам образованных слоёв. Когда я намекнул им о своих мимолётных впечатлениях от упомянутой Медицинской академии, они выразили опасение, что подобный упадок может настать и в их любимом вузе, поскольку теперь на место старых кадров туда вторгаются слабо подготовленные и часто заурядные личности с так называемых рабочих факультетов, занятых партийными коммунистами. Значительно сложнее обстоят дела в высших учебных заведениях более общей, нежели исключительно технической или прикладной, направленности, прежде всего в университетах. В первую очередь именно здесь, а также в средних общеобразовательных школах, духовная жизнь России в настоящее время переживает тяжёлый кризис – кризис, при котором убогая экономика и сектантский духовный террор действуют рука об руку с уничтожением остатков «вредоносных» мировоззрений и расчищают дорогу новому типу работников умственного труда, привитых надёжной дозой единственно правильной веры и учения, русско-марксистского коммунизма, и защищённых от всякого другого, опасного лжеучения.