Зимний пейзаж с покойником - Светлана Гончаренко

– Ментона, Ментона… – задумчиво проговорил Самоваров. – Это ведь что-то из Чехова?

– Берите выше! Это не наша средняя паршивая полоса, это Лазурный Берег. Кот-д’Азюр!

– Значит, Галина Павловна хочет переселиться на Лазурный Берег?

– Именно! И вести там сладкую гламурную жизнь. Дом в Суржеве, говорит, продам – невезучий он и Сашу напоминать будет. Сыну, говорит, оставлю городскую квартиру, а сама поживу для себя под пальмами. Или там, в Метоне, древовидные мимозы? Не знаю, не бывал. Зато знаю, что тебя, тетя Зина, побоку. Так прямо и было сказано. Пожалуйте назад, в Ушуйск!

Мексиканские глаза Зины в одно мгновение наполнились слезами.

– Как же так! – воскликнула она дрожащим голосом. – В Ушуйск? Столько лет я у Гали, а она… Да и жить нам где?

– У вас же дом был в Ушуйске, – напомнил Самоваров.

– Дом мы сдали одной молодой семье, ветеринарам. Все-таки каждый месяц что-то капает. А теперь… За что на меня эта напасть! Куда теперь идти? Господи, кто ж меня в мои пятьдесят на работу возьмет!

– Как раз с этим, я думаю, проблем не будет, – сказал Самоваров. – Галина Павловна даст вам рекомендации. Домашние помощницы многим теперь нужны, тем более такие опытные, как вы.

– Опять в прислуги?

Теперь Зина рыдала уже в голос, утирая покрасневшее лицо суровым полотном салфетки. Арик подскочил к ней, затряс, затормошил:

– Тетя Зина! Ну, к чему так убиваться? Может, тетя Галя спьяну этой ерунды нагородила? Она и передумать может.

– Боже мой, боже! – причитала Зина, отмахиваясь от Арика. – Рекомендации! Опять чьи-то тряпки чужие да кастрюли! Сколько можно? Я ведь не судомойка, не кухарка, я культпросвет кончила! Я ведь, Николай Алексеевич, нашим ушуйским хором «Сударушка» пятнадцать лет руководила. Какой хор был! А потом, как кружки в Доме культуры разогнали и ставки урезали, понесло меня, и все только вниз, вниз… Сначала взяли в билетерши на танцах, а потом и оттуда турнули… Ох, не могу больше! Галка пусть стервоза, но своя, все-таки чернавкой меня не считала. Я даже часто представляла, что не дерьмо за ней скребу, а в сериале каком-то играю, что конец хороший будет и все само собой потом наладится. Бывают же такие сериалы – «Единственная моя», «Олигарх по переписке»…

– Ну, ты и хватила, теть Зин, – усмехнулся Арик. – Воображение у тебя слишком богатое.

– Да, богатое! Николай Алексеевич, я и в нашем народном театре «Вдохновение» состояла. Играла даже в «Дяде Ване», и на областном смотре мне дали диплом второй степени. А теперь кастрюли, кастрюли… Идти на поклон к э т и м! Уж насмотрелась я на них!

И она погрозила оконным занавескам своим жилистым кулаком. За занавесками было черно, но она знала, что в черноте этой громоздятся по Суржевской горе игрушечные домики гигантских размеров, а в них неизвестность, и чужие капризы, и чужие кастрюли.

Слезы текли из Зининых глаз двумя волнистыми потоками. Ее салфетка стала совсем темной и мокрой.

Самоваров застенчиво ерзал на стуле.

– Не расстраивайтесь так! Все образуется, – бормотал он. – Я уверен, Галина Павловна сказала много лишнего под влиянием минуты. Я сам видел, как она пила здесь коньяк – не менее двухсот граммов без закуски приняла. Она и меня угощала. Была в прострации и сама не помнила, что говорила!

– Вы не знаете Галку, – давилась слезами Зина. – Если что она в башку себе вобьет, ее не остановишь. И вечно-то ей кажется, что жизнь ее обделила, что пахала она как лошадь. Только и слышишь: «Женщине надо любить себя и холить». Где это она пахала? Она и знать не знает, как пашут!

Арик вскочил:

– Тетя Зина! Эта так называемая родственница не стоит твоих слез. Да пропади она пропадом! Проживем как-нибудь. Квартирку снимем в Нетске, в Березовой Роще – там хрущобы, там недорого. У меня хорошее дело в руках. Квалифицированные тамады сейчас востребованы! Друзей у меня уйма – вот хоть Николай Алексеевич, да? Проживем! Мы будем работать и еще посмеемся над тем, как плакали сегодня и огорчались. Да! Пора уйти, наконец, из этого дурацкого палаццо! Уйти от самодурки, которой жалко колбасы и икры. Вечно куском хлеба попрекает! Уйдем и будем свободны!

Самоваров смутился и даже слегка покраснел: эта сцена напомнила ему что-то совсем недавно виденное по телевизору, в каком-то фильме. Однако Зина рыдать перестала. Она прижалась мокрым лицом к тощему Арикову животу и прошептала:

– Дорогой мой, чудесный мальчик! Я верю в тебя. И всегда верила! Да, все будет хорошо…

Чувствуя себя лишним, Самоваров поднялся со стула. Как «Дядю Ваню» умеют играть в Ушуйске, он уже понял. Хорошо играют, с душой, с полной верой в предлагаемые обстоятельства. Тем более что обстоятельства соответствуют…

Самоваров был уже в дверях, когда Арик вдруг тряхнул кудрями:

– Ух, попадись мне та сволочь, что укокошила дядю Сашу! Сколько всем из-за этого расстройства! Да и человека жалко, дядю Сашу. Ну, сволочь, попадись – порву этими самыми руками!

И он показал тетке и Самоварову, как будет рвать сволочь. Нечто подобное сулила убийце и Галина Павловна. Однако ее угрозы выглядели серьезнее, потому что ее большие крепкие руки размером и мощью намного превосходили бледные конечности Арика.

– По-вашему, Аристарх, кто застрелил вашего дядю? – спросил вдруг Самоваров.

Арик опустил руки и задумался.

– Кто? Да черт его знает! Кто-нибудь из господ бизнесменов, я думаю. Все они барыги, криминал – это уж медицинский факт. Я бы поставил на Лундышева.

– Почему?

– Потому что вообразить эту кошмарную розовую слониху с пистолетом в руках не могу. Да и Лундышев недалеко от нее ушел – квашня. А Люба трусиха, выстрелов боится.

– Откуда вы знаете?

– Я как-то вел у них в «Сибмасле» корпоратив. Сценарий назывался «Остров сокровищ», вот и пришлось кое-кому стрелять из игрушечных пукалок с вонючими пистонами. Люба тогда от страха чуть под столы не лезла. Я сам пальбу не люблю, так что это понимаю.

– Вы с ней давно знакомы?

– Говорю же, корпоратив у дяди Саши вел, тогда и танцевал с ней пару раз – горячая девочка, хотя с виду тихоня. Кажется, у дяди с ней что-то тогда было. Не подумайте, ничего серьезного! Так, пустяк – он иногда позволяет себе оторваться. Он эту Любу даже сюда привозил. Тетя Галя тогда липосакцию делала – помнишь, теть Зин? Как раз май – июнь. Два месяца – максимум дядиной расслабухи. Больше ни-ни – тетя Галя быстро надает по затылку. А Люба как раз в дядь-Сашином вкусе, он черненьких предпочитает. Предпочитал… Господи, я и забыл, что он мертвый!

– Ой, за что это все нам? Жили не тужили, и вот… Знать бы, кто этот проклятый убийца, – вздохнула Зина, все еще красная лицом. – Чтоб ему сию минуту провалиться там, где стоит!

Она суеверно прислушалась, но в доме все было тихо.