Цивилизация. Новая история Западного мира - Роджер Осборн

Таковы хронология и мотивация римского покорения Запада. Остается прояснить, какой эффект эти завоевания оказали на народы, культуру и цивилизацию самой Западной Европы. Что не удивительно, дать такую характеристику неимоверно сложно, и она бесконечно далека от традиционной картины, согласно которой римляне принесли свет цивилизации в нецивилизованную часть мира и после своего ухода оставили ее во тьме невежества. Для начала следует познакомиться с образом римлян в их собственных глазах — с тем, что они думали о Риме и о его месте в мире. Естественно, поскольку авторами произведений, отражающих такую самооценку, были патриции, правящий класс римского общества, напрасно пытаться составить по ним представление о взглядах простых римлян; тем не менее они позволяют нам понять людей, которые стояли во главе республики и империи.

Ко времени правления Августа Средиземноморье целиком подчинялось Риму, однако жизнь этого региона по–прежнему вдохновлялась интеллектуальной энергией эллинистической Греции. Римляне преклонялись перед культурой восточного соседа: состоятельные граждане отправляли своих сыновей за образованием в Александрию, Пергам и Эфес, республиканские власти использовали сочинения греческих философов при создании законов, главные боги римского пантеона копировали черты греческих аналогов, и даже свою родословную римляне возводили к центральному мифическому событию греческой культуры — осаде Трои. Октавиан Август вместе с другими членами патрициата чувствовал, что Риму необходима мощная самостоятельная культура, некое начало, сплачивающее граждан и наделяющее смыслом ту уникальную ситуацию, в которой им довелось жить. Хозяевам мира требовалось объяснить себе не только, как должно править, но и почему править написано им на роду.

Провинции Римской империи

Римляне верили, что основателями их города были две легендарных личности, Эней и Ромул. Но если Эней был троянским царевичем, который спасся из осажденного города и после долгих странствий основал новую Трою на берегах Тиб- ра, то Ромул, воспитанный волчицей, был главарем шайки разбойников. Римляне, таким образом, являлись наследниками расы героев, потомками полубога, и одновременно наследниками коварного грабителя и убийцы.

В эпоху Августа Вергилий превратил эти легенды в эпическую поэму «Энеида», из которой римляне узнавали, что Юпитер, отец всех богов и людей, лично повелел основать Рим и даже предначертал правление в нем боготворимого августовского предшественника: «Будет и Цезарь рожден от высокой крови троянской, власть ограничит свою Океаном, звездами — славу, Юлий — он имя возьмет…» [7] С «Энеидой» римляне обрели собственный гармоничный миф, а также литературный шедевр, стоящий в одном ряду с греческими эпоса- ми. Они уже давно чувствовали особую избранность своего народа, и Вергилий подтверждал их правоту. Наряду с его эпосом предметами гордости и изучения римлян становятся история Рима с древних времен, написанная Титом Ливием, а также латинская поэзия Овидия и Горация.

Образованные римляне с готовностью становились продолжателями сократовской рациональной традиции — они тоже хотели знать, в чем должна заключаться добродетельная жизнь. Концепция, которая сильнее других привлекала ученых и благородных мужей Рима, принадлежала философской школе стоицизма. Стоики верили в главенство разумакак в человеческих делах, так и в мире вообще, но особенное значение придавали деятельному отношению к жизни. Они полагали, что любой человек, вне зависимости от положения в обществе, в любых обстоятельствах должен делать лучшее, на что способен. Человеку стоит не приманивать удачу при помощи молитв и обрядов, а в каждый данный момент стараться оказаться на вершине ситуации. Действуя в таких рамках, настоящий стоик мог оставаться не только добродетельным, но, казалось, даже свободным от превратностей рока и прихотей богов — если ты мог сохранять себя в любых обстоятельствах, ты был в своем роде избавлен от их давления.

Стоики также считали, что высочайшая добродетель приобретается вместе с мудростью. Знание, когда и как поступать, вместе с углубленным пониманием устройства мироздания, были важными предметами стоического образования. Однако стоицизм не сводился к определенному своду знаний и правил поведения, он, как и любая другая античная философия, содержал также духовную составляющую. Стоики почитали традиционных римских богов, но, к примеру, Цицерон считал, что поклоняться Юпитеру и Марсу—скорее, его обязанность как римского жителя, нежели священный долг. Он и другие стоики верили в единого бога, или духа, который пронизывает собою весь мир и каждого человека, а не существует от мира отдельно. Любой носит в себе частицу бога и потому находится с ним в родстве, обладает искрой высшего вдохновения.

Из этих разных элементов стоицизма возникал образ жизни, который был доступен всякому человеку, а его учение о божественном объединяло всех людей как совокупное порождение и воплощение высшего существа. Вера в то, что все люди являются братьями и что у каждого есть возможность прожить хорошую и добродетельную жизнь, оказывалась столь же универсальной, как Римская империя, которая в сознании ее граждан обнимала весь мир. И хотя эта концепция выглядит чем‑то весьма далеким от реальной жизни основной части тогдашнего населения империи, ее посыл заключался в ином — стоицизм, подобно большинству религий и философий Древнего мира, не являлся моральным кодексом, а был еще одной попыткой человека понять, как жить. В сочинениях Сенеки, Цицерона, Плиния находится место и забавным случаям, и практическим советам, и интригующим подробностям, однако главным образом они все‑таки посвящены центральному вопросу: как следует жить добропорядочному человеку. И если вергилиевское подражание Гомеру кажется несколько притянутым, изготовленным на заказ, Сенека и Цицерон, как правило, непосредственны и злободневны — политики, погруженные в самую гущу общественной жизни, писатели, погруженные в процесс развития языка, который вдруг оказался способен передавать и монументальные декларации имперского могущества, и творческую поэтику Овидия и Горация, и пытливый рационализм мыслящей части римского благородного сословия.

Римляне были бесконечно поглощены собой и глубоко увлечены вопросами должного и справедливого. Их интересовало, почему им удалось покорить весь мир, и хотелось понять, как надлежит управлять. Они спорили о том, является ли добродетель врожденным свойством или достигается только правильным воспитанием; ставили репутацию человека выше его богатства; горячо обсуждали практические противоречия, возникающие между дружбой, преданностью, справедливостью и публичным служением.

В целом стоицизм стал отражением характерного для Римской империи этического настроя. Во–первых, добродетельная жизнь должна проживаться в реальном мире, а не в раздумьях о некоем абстрактном идеале; добродетельный человек — человек активный, хотя и посвятивший определенное время изучению мира и преумножению знаний. Во–вторых, человек должен искать универсальные ответы на универсальные вопросы. У римлян, завоевавших половину мира, присутствовало чувство общности человеческой природы — теоретически римским гражданином мог стать любой житель империи. Вера в человеческое братство, являющееся следствием происхождения всех от единого бога, придавала дополнительный вес идее Рима как некоей неопределимой сущности. которую долг повелевает защищать и сохранять любой ценой. Если бы римляне попросту стремились к захвату всего, до чего могут дотянуться. Рим наверняка остался бы в истории либо мелким античным царством, либо недолговечной империей. Римская империя смогла продолжить себя в веках, потому что для большинства римлян она выражала общее человеческое начало и. следовательно, воспринималась как сила на стороне добра.