Изумрудная песнь - Олеся Рияко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пой, каналья! – Рявкнул на нее лысый круглоухий, вокруг необъятной талии которого был повязан длинный засаленный фартук. – Кончай бренчать по-пусту, а то жрать сегодня не получишь! Видишь, публика ждет. Пой, кому сказал!
Прикрикнул на нее и вдруг склонился к полу, что-то подняв с него, а после дернул на себя.
Девушка охнула и свалилась с ящиков, больно ударившись коленями об заплеванный бревенчатый пол. Лютня выпала из ее тонких рук и откатилась в сторону, потому что ее хозяйка отчаянно вцепилась в ошейник на своей шее, к которому вела длинная толстая цепь.
– Круглоухое отребье… – вдруг донеслось до Нерандиль ругательство, сказанное орчихой на чистом эльфийском, – дай только срок… и я засуну твою мерзкую башку тебе же в зад!
– Что ты там курлычешь, голуба моя? – усмехнулся лысый с презрением и вынул из-за пояса хлыст, нарочито медленно потянув на себя цепь, на которую была посажена девушка. Та зарычала, сопротивляясь, но все же не смогла удержаться на ногах, вновь пав перед круглоухим на колени, под одобрительный гогот всех присутствующих. – Что? Голос потеряла? Что ж, если так, придется продать тебя в бордель… говорят, сейчас спрос на зеленых шлюх куда выше, чем на безголосых певиц.
Сверля его свирепым, полным ненависти взглядом, орчиха не глядя потянулась к лютне и, нащупав наконец гриф на грязном полу, потянула к себе инструмент, тихо прорычав что-то себе под нос. Должно быть теперь на орочьем, но слов Нерандиль было не разобрать.
– Пой! Пой! Пой! – один за другим стали скандировать круглоухие, отбивая такт кружками по загаженным столам.
И среди этого угнетающего ритма, будто барабанами зовущего на бой, вдруг разлилась неторопливая грустная мелодия.
Сладкие, тягучие ноты, словно неторопливой лентой реки потянулись из-под тонких пальцев девушки, отзываясь в груди Нерандиль щемящей, светлой грустью. Заставили замереть на месте и отстраниться на миг от всего что окружало ее здесь, в этом вонючем, закопченом каменном мешке, полном отвратительных круглоухих. Мелодия то бежала потоком, то вдруг замирала, словно огибая скалистый берег или ища путь среди камней, торчащих над водной гладью, чтобы продолжится так же плавно и сладко.
А потом девушка запела, заставив Нерандиль и вовсе раствориться в чарующей музыке…
Ты строго не суди,
Судить тебя готовых,
Им не пройти пути
Которым ты прошел.
Закрой глаза,
Открой им сердце снова.
Кто знает, вдруг поймут,
Что ты судьбу нашел.
Дыханье затая, глядишь покорно!
Обезаружен,
Взглядом усмирен.
Зеленоглазой девой с нравом вздорным,
Не зная что теперь
На веки ей пленен…
Это видение, странное, такое реальное и в то же время столь невозможное, не могло продолжаться долго. И вот, мир перед глазами Нерандиль, едва обретший четкие очертания, вдруг вновь поплыл, а слова песни, эхом растворились в серой дымке тающей реальности.
Пробирающий до костей холод и оглушительный шум быстрой реки – явь с непреодолимой решимостью ворвалась в сон, в одно мгновение вернув эльфийку в сознание. Сумрачный лес вокруг, темный от влаги и тины речной песок – настоящий мир яркими вспышками боли озарился пред ее взором.
Нерандиль с усилием поднялась на локтях и закашлялась, судорожно исторгая из себя ледяную воду с привкусом тины и песка. Она покидала горло осколками битого стекла, делая каждый последующий вдох больнее предыдущего! И все же, снова дышать было таким наслаждением, таким неожиданным счастьем, что в голове у эльфийки тут же прояснилось.
Вспомнив, о том что произошло с ней за мгновение до потери сознания, и резко обернувшись, она с ужасом отпрянула в сторону от огромного тела, распластавшегося на берегу прямо рядом с ней.
Зеленая кожа орка, еще совсем недавно напоминавшая девушке о цвете молодой листвы под весенним солнцем, теперь казалась неестественно бледной. Кровь колотилась у Неры в висках, не позволяя сосредоточиться и уловить движения его грудной клетки, но отчего-то ей показалось что в этом теле больше нет жизни. И мысль об этом, так быстро и метко промелькнувшая в ее сознании, по непонятной причине не обрадовала девушку и не успокоила. А поразила в самое сердце, причинив куда больше боли, чем падение в реку и все что случилось со дня знакомства с этим орком.
Не думая больше о страхе, Нерандиль подползла к мужчине и решительно положила руку ему на грудь. В тонкие, оледеневшие до дрожи пальцы тут же ударилось сердце. Глухо, медленно, но сильно! Убедившись в том, что это не ее собственная дрожь, эльфийка вдруг отдернула руку, словно оголенная кожа на груди орка вдруг воспламенилась и стала горячее раскаленных углей.
Взгляд скользнул от обнаженной груди к мускулистому плечу и ключице из-под которой торчал обломок толстой орочьей стрелы. Она пробила грудь орка насквозь и, судя по красному пятну успевшему расползтись на песке под ним, с другой стороны показала свой смертоносный клюв.
Превозмогая вновь охвативший ее страх, Нерандиль подползла еще ближе к Ульду и нерешительно убрала темные влажные волосы, налипшие на его лицо. Часть из них склеилась от крови – видимо, сражаясь с потоком, мужчина несколько раз ударился головой о скалы и от этого потерял сознание.
“И все же не отпускал ее из рук, пока быстрые воды не вынесли их обоих на безопасный берег…” – мелькнула предательская мысль в ее голове. Но Нерандиль тут же попыталась избавиться от нее! Девушка зажмурилась, гоня прочь наваждение и, открыв глаза, схватила то единственное, что все еще могло спасти ее от него – большой охотничий нож, тускло поблескивавший стальным навершием из ножен на поясе у орка.
Помедлив буквально мгновение, эльфийка поднесла его к горлу своего похитителя. Металл оскалился хищной искрой в тусклом лунном свете. На фоне бледно-зеленой кожи мужчины, приставленный к теперь отчетливо пульсирующей яремной вене, этот нож смотрелся особенно зло, кровожадно…
А сколько глоток ее соплеменников он вскрыл, прежде чем оказаться так опасно близко к своему хозяину? Неужели не достоин отведать крови того, кто вершил им несправедливый суд?
Но рука, сжимавшая нож, предательски дрожала.
Нера смотрела на своего похитителя с ненавистью, кусала губы до солона во рту, потому что не могла заставить себя ни скользнуть решительно лезвием по его горлу, ни убрать его и с позором броситься прочь.
Это он убивал, не испытывая мук совести.
Это он смотрел в глаза тем, кто молил
