Боюсь тебя любить - Мария Николаевна Высоцкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тебя не звала. Ты сам пошел.
– Долго еще?
– Что? – затихаю, немного поворачивая голову.
– Будешь устраивать истерику?
– Сам ты истеричка. И вообще, где ты был все это время? Где ты был? Не звонил, не вспоминал… пока я там… я там…
Договорить он не дает, перебивает:
– Думал.
– Думал? Ты нормальный? О чем можно думать четыре месяца?
– О многом. Пошли в дом, у тебя губы синие.
– Никуда я с то…
На этих словах Ваня резко разворачивает меня к себе лицом и целует.
43
Иван
Можно сколько угодно убеждать себя в безразличии, но, когда его нет… никакие мысли не помогут сохранять холодную голову.
Только инстинкты с примесью злости. Будоражащий голод.
Азарина пестрит своим псевдонедовольством. Что-то еле слышно бормочет. Трогает мои плечи, оставляя на и так красной от солнца коже отметины.
Протестует, а потом срывается. Снова…
Словно летит с обрыва.
Я тебя поймаю, Тата. Конечно же, поймаю…
Впиваюсь пальцами в узкую талию. Жестко, без права на отступление.
– Я сдаюсь, Ванечка, – тихий Таткин голосок врывается в сознание ураганом, – сдаюсь…
Не могу от нее оторваться и отпустить не могу. Все условные, поставленные себе запреты тлеют.
Она дрожит в моих руках.
Красивые изгибы тела дурманят. Затмевают остатки рассудка.
Первая и такая ленивая медлительность движений тает. Теперь ее просто невозможно сохранить.
– Подними руки, – толкаю Тату к дереву, избавляя нас от этой желтой тряпки под названием платье. – Ну же!
Нетерпение зашкаливает.
Матовая, бронзовая кожа. Гладкие плечи. Перебираю пальцами чуть выгоревшие волосы, вдыхая аромат сладких ягод.
Красивая. Самая красивая девочка.
Если бы ты только знала, насколько я тобой болен… как схожу по тебе с ума…
В воздухе все еще витает недоговоренность. Четыре месяца ада, когда тебя крутит, но ты изо всех сил противостоишь сам себе. Своим желаниям. Своему «хочу»…
– Ты снова подстриглась, – трогаю ее, впечатываю в себя, как изголодавшееся животное.
– Ты заметил, – ее шепот распаляет.
– Я всегда все замечаю. Всегда… если ты много говоришь, значит, нервничаешь, – поцелуй, – а если сбегаешь от меня, то на самом деле очень хочешь остаться…
Снова целую, а она улыбается. Отвечает, поддается. Плавится в моих руках, уплывая в экстаз.
* * *
– Ваня, у меня в волосах какие-то колючки! – трогает свою голову, медленно перебирая ногами в сторону дома. – Это ты виноват.
– Кто бы сомневался. Сюда иди. Стой смирно, иначе будешь ходить с проплешинами.
– Очень смешно, – Татка складывает руки на груди и театрально притопывает ножкой. – Вот, между прочим, я тебя тоже хорошо знаю, – цокает языком.
– Поподробнее, – вытаскиваю из ее волос маленькую елочную веточку.
– Вот когда ты ведешь себя как последний… гад, значит, ты от меня точно без ума.
– Совершенно точно без ума. И без фантазии...
– Говорю же, – улыбается. – Ну что там?
– Все, – убираю руку, но, передумав, прижимаю ладонь к ее спине.
– Сонька меня точно потеряла…
– Конечно, вот именно сейчас мы будем думать о Соньке.
– Не будем, – морщит нос. – Ты позовешь меня на свидание?
– Позову.
Хочется закатить глаза. Я дурею вот от этой ее манеры… легкости какой-то. Татка мгновенно перестраивается. Меняет холодное на горячее, и хоть бы хны ей.
– Когда?
– Через четыре дня.
– Почему именно через четыре?
– Потому что завтра мы будем отсыпаться.
– А потом?
– А потом меня ждет квест.
– Какой?
– Устройся на работу.
– Так распределение же…
– Комиссию и тесты все равно никто не отменял. Плюс нормативы.
– Жесть. Но не переживай, я тебя порадую. Надену очень короткое платье и приду к тебе самой красивой.
– Тогда наше свидание будет коротким. В вертикальной плоскости точно.
– Извращенец.
Тата делает несколько шагов и замирает. То, что в ней появилось напряжение, понятно без слов.
– Что?
– Я хотела спросить.
– Спрашивай.
Подталкиваю ее вперед, и мы медленно выходим к дому. По крайней мере, уже отлично видно забор.
– Про список. Понимаешь, – надавливает пальцами на виски, – он не дает мне покоя.
– Тебя там не было.
– Но список есть.
– Уже нет.
– Но был…
– Был.
Тата поджимает губы, растерянно озирается по сторонам, проводит рукой по волосам, просто утопая в этих отягощенных движениях. Медленных, словно совершающихся через силу.
– Давай выясним все раз и навсегда. Список был. Я не святой и никогда не претендовал. Ты мне нравишься. Иногда я тебя боюсь…
Татка хлопает глазами.
– Меня?
– Чувств к тебе.
– Боишься меня любить, Ванечка?
– Боюсь, – сжимаю ее руку, – но тебя невозможно не любить.
– Я…
– Вот сейчас лучше молчи, – прижимаю пальцы к ее губам. – Снова ляпнешь что-нибудь и испортишь момент.
– Да ты романтик, Ваня, – шепчет, обжигая кожу своим дыханием.
– Только по серьезным случаям.
– Я просто хотела сказать, что тоже…
– Тоже что? – удерживаю ее на расстоянии вытянутой руки, чтобы смотреть в глаза.
– Тоже люблю. Но если я узнаю хоть про какую-то швабру…
– Я же говорил, испортишь момент, – ржу, крепко обнимая эту взбесившуюся девчонку.
– Вот только попробуй, слышишь меня? Только попробуй.
– Тебя я обязательно попробую. Можешь даже не переживать.
44
Тата
— По какому случаю марафет? — Агата без стука врывает в комнату, оценивая мой наряд.
Такое ярко—малиновое платье на запах. Короткое. Я же Ванечке обещала короткое.
— Свидание. Кстати, ты не против что я у тебя живу? Просто в квартире бардак , а еще там нет Люды и вкусного борща.
— Да живи сколько хочешь. Все шесть комнат твои.
— Посмотри,— поворачиваюсь,— глаза поярче надо?
— Нет. Так хорошо. Волосы наверх убери. Шею открой, красивая же.
— Да вылезают, с моей стрижкой только наверх и убирать.
— А я давно говорю, отращивай!
— Жарко. И мыть удобнее, особенно на гастролях.
— Ну как хочешь. Вечером тебя ждать?
— Не знаю,— пожимаю плечами и кидаю в сумочку блеск для губ.
— Что, кстати, Ерохин говорит? Какой у него дальнейший план действий?
— Будем делать