Удивительные истории о 90-х - Татьяна Олзоева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если мы идем к Ясиру Арафату, мне конец. Переиграл…»
Через пару кварталов, когда холод в моем животе превратился в вакуум, они вывели меня на относительно многолюдную улицу, ткнули пальцем в сторону израильских полицейских и сказали на прощание:
– Не заходи сюда больше, наш советский друг.
Только тут я обратил внимание, что они худы, бедно одеты, а во взгляде какая-то простая усталая теплота. Обычные люди, как мой отец и его друзья в то время. Не врачи, не так образованны. Не там родились, не вовремя. Надеюсь, им не пришлось никого убивать и их самих не убили.
P. S. Девушка мне не дала. Телевизор я маме купил.
Юлиана Александрова
Как баба Валя Кабздох с Маней Графовой подружилась
Как обычно, на рассвете, Баба Валя Кабздох разливала спирт «Рояль» по бутылкам разного цвета и емкости, смешивая его с известными только ей (как верили клиенты) травами.
– Благослови, Господи, мои целительные дела! – Она, еле шевеля губами, нашептывала то ли молитву, то ли заговор и бережно оборачивала каждую бутылку мешковиной. Одноглазый черный кот, отобранный ею котенком у алкаша и названный гордым именем Нельсон (односельчанами именуемый «за глаза» Васей Кабздохом), прыгнул на кухонный стол и зацепился когтем за мешковину самой большой из всех – литровой – бутылки. От взгляда хозяйки кот замер, выпучил и без того огромный глаз и резко спрыгнул, задев еще несколько бутылок поменьше. Баба Валя, схватившись за сердце, наблюдала, как вдребезги разбивалась ее мечта о туристической поездке по монастырям, где она обычно раз в полгода замаливала свои грехи.
– Нельсон, задрыга ты этакий, натворил делов, а мне – расхлебывай теперь. Мало того что без зарплаты оставил, так теперь еще перед Огурцом оправдываться, бутылки ему на юбилей полагались. Сегодня явится, месяц их ждал, терпел, как настоятся, – запричитала хозяйка.
Баба Валя, тяжело вздыхая, «для успокоения нервов» достала из кухонного шкафчика корвалол, накапала тридцать капель и выпила залпом. Она раздвинула шторы, выглянула в окно. На рассвете обычно можно было разглядеть железнодорожную станцию. Сейчас же из окна на нее посмотрела кромешная темнота.
«Опять календарь соврал! Обещал рассвет в пять сорок пять, а уже шесть. Вот дура я старая, не проверила. Чего кота ругать-то, сама сторопыжничала, вот день и не задался!» – подумала Баба Валя.
Лунный отрывной календарь с маленькими страничками на тысяча девятьсот девяносто третий год лежал в комнате, словно трофей, в центре круглого дамского столика восемнадцатого века на винтажной витиеватой ножке, нежно именуемого Бабой Валей: «моя прелесть». С календарем соседствовала лупа с потертыми от служения хозяйке краями. Столик, купленный на барахолке на Удельной за три лит ровых бутылки настойки, слывшей среди местных «бальзамом для нервов от Бабки», привнес в жизнь Бабы Вали нечто новое: по вечерам, сидя за ним и восхищаясь его красотой и удобством, она стала писать заметки в старые, с кожаными обложками, блокноты.
– Вдруг стану всамделишной писательницей, надо псевдоним придумать, – сказала как-то хозяйка Нельсону. И назвалась Маней – в честь любимой бабушки, и Графовой – просто так, для важности. С тех пор она не пропускала ни дня без зарисовок о случившемся и замеченном.
Баба Валя села за стол, взяла в одну руку лунный календарь, скинула с ног кроссовки ядовито лимонного цвета, приобретенные на соседствующем с блошиным рынком секонд-хенде, и недовольно произнесла:
– Ну так и есть, соврал, кабздох! Мало того что мал, как микроб, – хрен что разглядишь, так и приврать любит.
Баба Валя, ткнув указательным пальцем в потолок, заругалась:
– Сбил настройки Вселенной, торопыга хренов! Кто тебя сделал? Кабздохи какие-то, – поставила Баба Валя «диагноз» и тяжело вздохнула.
В окне посветлело, вдали на железнодорожных путях загудела и нарисовалась электричка.
Баба Валя увидела мужика, сидящего на скамейке. – Ненашенский, с книжкой в руках, трясется то ли с бодуна, то ли замерз. В джинсу одет, городской, наверное. Или, как я, на секонде одевается. Пятьдесят минут – и ты на Уделке. Надрался паленой водки и отстал вчера от последней электрички, опоздун фигов!
Мужчина вынул из кармана сигарету, сделал несколько затяжек и бросил хабарик на землю.
Баба Валя открыла окно и закричала:
– Урна перед носом! Кабздох! – и, закатив глаза, добавила: – Прости Господи!
Мужик обернулся и показал кулак.
В список кабздохов Баба Валя отправляла в первую очередь воров, мусорящих и врунов. Был у нее еще один пунктик: Баба Валя много лет дотошно изучала астрологию и на дух не переносила зодиакальные знаки Скорпион и Рак, делая последним снисхождение (не записывая в кабздохи) за вечное пребывание в выдуманных мирах и непоколебимую веру в сказочную лапшу, вешаемую на уши близких и знакомых. После полуночи Баба Валя обычно просила у Бога прощенья и не могла уснуть, думая, как изменить мир к лучшему. Любовь к астрологии Бабе Вале передалась от матери, с юности она изучала науку по потертым и запыленным от времени внушительного вида талмудам, хранящимся на чердаке ее двухэтажного деревянного дома. Рядом с талмудами по астрологии лежала Библия, книги по психологии и с советами травников.
– Если война да бандюки какие заявятся, припечатаю томами с десяток этих кабздохов! – шутила Баба Валя, бережно сдувая пыль с многочисленных тяжелых книг.
Прозвище Кабздох, произносимое жителями поселка исключительно за глаза, вросло в хозяйку словно второе имя. Кто-то Бабу Валю побаивался, считая, что она наделена какими-то сверхъестественными способностями, кто-то уважал за справедливость и честность, многие из односельчан приходили за советом – плакались в жилетку, и порой пьяные буянящие мужики открывали перед ней душу. Бывало, мужики дерутся, а Баба Валя как закричит на весь поселок:
– Стоя-а-а-ать! – И мужики вмиг трезвели.
Однажды она просто погладила тяжело болеющего младенца по голове и прошептала ему что-то на ухо, и через несколько дней ребенок выздоровел и начал набирать вес.
Ходили слухи, что и брошенное ею вслед: «Кабздох!» – никогда не проходило бесследно.
В дар Бабы Вали односельчане верили больше, чем она сама.
Но то, что в ней есть что-то необычное, она понимала, хотя пыталась гнать эти мысли как можно дальше: было то, что напугало ее в детстве.
Однажды, девчонкой лет семи, она пошла в гости вместе с бабушкой к соседке, жалующейся на одиночество.
– Все одна, одна –