Убить фюрера - Олег Курылев

— Через два года, Нижегородский, начнется Первая мировая война, — буркнул Каратаев. — Слыхал о такой?

— Ну и что?

— А то! — Савва встал и направился промочить горло. Его голос глухо доносился из столовой. — Еще через год твоих коров съедят, а пастухов отправят на Марну и под Верден. Те, кто вернутся оттуда, будут злыми и никому не нужными. Тем временем сочинят Версальский договор, и все тут будут словно пыльным мешком стукнутые. Инфляции, революции, контрреволюции. А потом, пока ты будешь сидеть и пить мюнхенское пиво из дрезденской кружки, придут штурмовики и нацисты. И тебя — чеха Вацлава Пикарта, если ты им так и останешься, — они вышвырнут вон.

— Я же сказал, что уеду.

— Куда? С языками у тебя туго. Только немецкий, и тот с грехом пополам, да русский. Поедешь к дяде Сталину? Вот там уж точно никакие справки не помогут. Так что не ерепенься и отправляйся завтра же к этому Вилингену. Я сам тебя провожу. Документы можно не показывать, назовешься любым немецким именем, а фамилия у тебя и так подходящая. Про то же, что по паспорту ты чех, мы, понятное дело, не скажем. Потом со временем сделаем тебе генеалогическое дерево согласно родословной, а с произношением за двадцать-то лет, я думаю, сам управишься. И не надо никуда эмигрировать.

Нижегородский смотрел на Каратаева и думал, на полном ли серьезе он все это говорит и какие у него истинные планы на будущее. Неужели тот и впрямь собрался жить при нацистах в то время, как те будут изводить здесь евреев и цыган и готовить новую мировую войну? Уж не в этом ли главный замысел его невозвращения? Не собрался ли Каратаев сделать карьеру в рейхе под номером три, стать каким-нибудь группенфюрером или гауляйтером и таким образом удовлетворить свое самолюбие и амбиции?

— А вот это… твое гинекологическое дерево тоже обязательно? — намеренно искажая термин, спросил он задумчиво и растворил окно, словно желая впустить свежий воздух в затхлую атмосферу их непонимания.

— Желательно. Даже у твоего глупого мопса есть родословная. — Уже не впервые Каратаев ставил в пример абрикосовую собачку. — Тебе же самому будет потом проще и спокойнее.

Чушь, решил Нижегородский, сейчас только двенадцатый год. Еще целых двадцать лет. Не стоит ломать копья. Да и вряд ли уже через десять лет все будет идти по написанному. Особенно после того, что он, Вадик Нижегородский, сделал в начале апреля. И правильно, что сделал.

* * *

Тогда, ранним утром пятого апреля — это была пятница — Нижегородский вызвал такси, попрощался с компаньоном и поехал на вокзал. Билет на поезд был им куплен еще накануне. Вернее, накануне он купил сразу два билета. Один с вечера лежал на виду на столике в прихожей. Конечным пунктом назначения в нем значился город Висбаден. Другой билет был спрятан во внутреннем кармане его походного клетчатого пиджака. На вокзале Вадим воспользовался именно этим, вторым билетом. Пришлось, правда, прождать еще три часа до отправления поезда, который шел не на запад, а на юго-восток: через Дрезден, Прагу и Вену на Рим.

Пасмурным субботним вечером Нижегородский стоял на Ротентурмштрассе — одной из центральных улиц австрийской столицы. Он остановился в роскошном отеле «Империаль», сняв номер на четыре дня. Его пребывание в Вене после десятого апреля уже не имело смысла.

Час назад Нижегородский побывал на Мельдеманштрассе в районе Бригиттенау, где ему с трудом удалось разыскать мужское общежитие. Некоторое время с противоположной стороны улицы он наблюдал за входом в невзрачное здание, присматриваясь к его обитателям В этом районе не было рассыльных — молодых людей в красных шапочках, торчащих по двое-трое на центральных перекрестках, возле гостиниц и вокзала и готовых за крону выполнить любое поручение по доставке корреспонденции или посылки по указанному адресу. Поэтому Вадим остановил пробегавшего мимо мальчишку лет десяти.

— Хочешь заработать две кроны?

— А то!

— Пойди в этот дом, — Вадим показал на общежитие, — разыщи там человека по имени Адольф Гитлер и передай этот конверт. — Он вытащил из кармана пальто запечатанный конверт и протянул венскому гаврошу. — Передай лично в руки и потребуй расписаться в получении вот тут. — Нижегородский вырвал из блокнота листок бумаги и вместе с монетой в одну крону отдал пареньку. — Вернешься, отдашь расписку, получишь вторую крону. Давай, шуруй.

Посыльный вернулся минут через пятнадцать и разочарованно протянул конверт своему работодателю.

— Нету вашего Гитлера. Говорят, он как ушел с утра, так еще не возвращался.

Вадим забрал конверт, посмотрел на расстроенного паренька и достал кошелек.

— Держи. Точно его нету? Ты с кем разговаривал?

— Да точно. Его там знают. Дадите еще монету — схожу снова.

— Подгребай сюда через час, можешь понадобиться.

Мальчуган убежал, сияя от радости. Нижегородский перешел через улицу и стал прохаживаться вдоль тротуара неподалеку от входа в общежитие. Он сильно разволновался и не мог, как ни старался, унять это волнение.

«Как же он сейчас выглядит? — в который раз задавал Нижегородский себе этот вопрос. — Узнаю ли я его? Двадцать два года, худой и очень бедный. Но таких здесь много». Он чертыхнулся. Ситуация напоминала ту, что была в казино Висбадена, когда Вадим разыскивал француза Моризо. Тогда был известный в кругах богемы драматург, теперь — обнищавший венский художник из местной ночлежки.

И вдруг Нижегородский узнал его. Он шел навстречу: низкорослый, щуплый, в длинном неопрятном пальто на узких покатых плечах. Лицо заросло черной бородой, но главной его деталью были пронзительные влажные глаза, несколько выпученные и напряженные, как при длительной головной боли.

На вид ему было лет двадцать пять — двадцать семь. Видавший виды котелок, из-под которого торчали сальные волосы, похоже, служил своему владельцу и зимой и летом. Шея была обмотана не то полотенцем, не то женским платком. В одной руке солдатская сухарная сумка, вероятно с продуктами, в другой кусок хлеба, от которого он откусывал на ходу.

Нижегородский шагнул навстречу.

— Вы Адольф Гитлер?

— Да, — ответил парень, отшатнувшись.

Он закашлялся и стал недоверчиво оглядывать щегольски одетого господина, преградившего ему путь.

— Девичья фамилия вашей матушки Пецль?

— Да, — протянул он удивленно, — Клара Пецль. А в чем дело? Кто вы такой?

— Позвольте представиться: Вацлав Пикарт, адвокат.

Гитлер поморщился. То ли ему не понравилось славянское имя, то ли он не ждал добра от адвокатов и не любил эту братию.

— Чему обязан? — глухо спросил парень.

— Вас разыскивает ваш американский родственник Отто Лидбитер, двоюродный брат вашего деда Георга. Он уехал в Америку задолго до вашего рождения.

— Насколько я знаю, у меня нет никаких родственников в Америке, — неуверенно пробормотал Гитлер.