Принцесса ждет - Мэг Кэбот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стихотворение для Майкла
Ах, Майкл!
Скоро мы окажемся с тобой
Перед большим экраном в час ночной
И будем уплетать вегетарианскую еду
Под скрежет голоса Ар-Ту Ди-Ту.
Мы будем за руки с тобой держаться
И приключениям на Татуине удивляться.
И в нашей пламенной любви, вы уж поверьте,
Огня побольше будет, чем на Звезде Смерти.
И пусть они взорвут нашу планету,
Пусть все живое канет в Лету,
Любовь им нашу не убить,
Она, как страсть Лейи и Хана, будет жить.
Наша любовь пылает днем и ночью,
Как Тысячелетнего Сокола двигатель мощный.
Нужно быть поистине большим человеком, чтобы суметь признать, что ты не прав, – мне как-то об этом говорила бабушка.
И если это так, то я должна быть еще больше своих пяти футов девяти дюймов. Потому что я была неправа. Я была неправа насчет бабушки. Все это время, что я думала, что она не человек, и, возможно, даже послана сюда с другой планеты, чтобы собрать сведения о здешней жизни и докладывать своим начальникам. Но, оказывается, бабушка на самом деле человек, такой же, как я.
Как я это выяснила? Как я определила, что вдовствующая принцесса Дженовии не продала душу Принцу Тьмы, как я частенько подозревала?
Я узнала это сегодня, когда вошла в ее номер-люкс в «Плазе», готовясь дать ей бой по поводу бала у герцогини Треванни. Я собиралась сказать: «Бабушка, папа сказал, что мне не обязательно идти на этот бал. И знаешь что? Я не пойду».
Вот что я собиралась сказать ей.
Но когда я вошла и увидела ее, эти слова замерли у меня на устах. Потому что видок у бабушки был такой, словно ее переехал грузовик! Серьезно. Бабушка сидела в темноте – она набросила на торшеры свои темно-красные платки, потому что, как она сказала, от света у нее болели глаза – и даже была не полностью одета. На ней был бархатный халат и тапочки, а колени были закрыты кашемировым пледом – и все; волосы были накручены на бигуди, и не будь у нее татуажа, клянусь, тени и подводка были бы размазаны. Она даже не потягивала свой любимый коктейль, «Сайдкар». Она просто сидела, держа на коленях дрожащего Роммеля, словно смерть пронеслась рядом. Над бабушкой, не над Роммелем.
– Бабушка, – вырвалось у меня при виде ее. – Что с тобой? Ты заболела?
Но бабушка только промолвила, совершенно не своим голосом, который обычно бывает довольно резким, так что я даже не поверила, что это сказала она:
– Нет, со мной все в порядке. По крайней мере, скоро будет. Как только я справлюсь с унижением.
– Унижением? Каким унижением? – Я присела на колени рядом с ее креслом. – Бабушка, ты точно не заболела? Ты даже не куришь!
– Со мной все будет хорошо, – ответила она слабым голосом. – Пройдет много времени, прежде чем я смогу снова появляться на людях. Но я Ренальдо. Я сильная. Я оправлюсь.
Вообще-то, строго говоря, бабушка является Ренальдо только формально, благодаря замужеству, но я решила не спорить с ней по этому поводу, потому что подумала, что произошло что-то действительно серьезное.
– Бабушка, – сказала я испуганно, – может, мне доктора вызвать?
– Ни один из докторов мне не поможет, – заверила меня бабушка. – Я страдаю всего лишь от унизительного сознания, что моя внучка меня не любит.
Понятия не имею, о чем это она. Конечно, иногда я очень даже недовольна своей бабушкой. Иногда мне даже кажется, что я ее ненавижу. Но не могу сказать, что я не люблю ее. Наверное. Во всяком случае, я никогда этого не говорила. Ей в глаза.
– Бабушка, о чем это ты? Конечно же, я люблю тебя…
– Тогда почему ты не хочешь поехать со мной на черно-белый бал герцогини Треванни? – зарыдала бабушка.
Часто моргая, я смогла только выдавить:
– Ч-ч-его?
– Твой отец сказал, что ты не поедешь на бал, – сказала бабушка. – Он сказал, что тебе не хочется!
– Бабушка, – ответила я, – ты знаешь, я действительно не хочу ехать. Понимаешь, у нас с Майклом…
– Этот мальчик! – вскричала бабушка. – Опять этот мальчик!
– Бабушка, прекрати его так называть, – одернула ее я. – Ты прекрасно знаешь, как его зовут.
– И я думаю, этот Майкл… – бабушка всхлипнула, – для тебя важнее, чем я. Его чувства ты ставишь выше моих.
Ответ на это – совершенно четкое и категоричное «да». Но мне не хотелось быть грубой.
Я сказала:
– Бабушка, завтра у нас с Майклом первое свидание. И для меня это очень важно.
– И я полагаю, тебе совершенно безразлично, что твое присутствие на балу очень важно для меня!
В этот момент у бабушки был очень жалобный вид, и мне даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. Но, может, это всего лишь причудливая игра света и тени.
– Безразлично, что с самого детства Елена Треванни важничала и понукала мною только потому, что родилась в более аристократической семье? Что пока я не вышла замуж за твоего дедушку, у нее всегда были более красивые вещи, сумочки и туфли, чем те, что могли купить мне мои родители? Что она до сих пор считает себя удачливее меня, потому что вышла замуж за человека, у которого ни собственности, ни обязанностей, а только огромное богатство, в то время как мне приходилось стирать руки в мозоли, превращая Дженовию в туристический рай, каким она является сейчас? И что я хотела хоть раз утереть ей нос, показав, какая у меня красивая и образованная внучка.
Я буквально онемела. Я и понятия не имела, насколько для нее важен этот дурацкий бал. Я-то думала, что все это затеяно только для того, чтобы разлучить нас с Майклом и заставить меня полюбить Рене, чтобы в один прекрасный день наши семьи породнились и произвели на свет расу суперкоролей. Мне и в голову не приходило, что здесь могут быть какие-то скрытые смягчающие обстоятельства…
Например, те, что герцогиня Треванни, по сути, была Ланой Уайнбергер для моей бабушки.
А по всему выходит именно так. Елена Треванни мучила и терзала бабушку столь же безжалостно, как терзает и мучает меня Лана Уайнбергер все эти годы.
– А теперь, – продолжала бабушка с грустью, – мне придется сказать ей, что моя внучка не любит меня и не хочет отложить свидание с новым другом всего на один-единственный день ради меня.
С замиранием сердца я поняла, что должна сделать. Ведь я понимала, что чувствует бабушка. Если бы у меня была возможность – любая – утереть нос Лане (ну, кроме как отбить у нее парня, что я уже однажды сделала, но это больше унизило меня, чем Лану), то я бы это сделала. Все что угодно.