Ее самое горячее лето - Элли Блейк

Он посмотрел на нее холодно и ледяным тоном промолвил:

– Я здесь не засел, Эйвери. Я здесь дома.

Она фыркнула. Как настоящая леди.

Но по крайней мере он перестал замыкаться в себе.

– Я уже пытался все изменить. Это не для меня.

Она едва не усмехнулась, но вдруг поняла, что, говоря «все изменить», он имел в виду не переезд в Сидней, а любовь.

И сейчас опасается, что она с ним наиграется и он вернется обратно с разбитым сердцем. Ей хотелось сказать ему, что ничего подобного не будет. Она не бросит его, как бросила мать. Не похожа на ту его, бывшую. Не будет взирать равнодушно на его мытарства, а позаботится так, как заботился о нем отец.

Но по его стиснутым челюстям она поняла, что он ей не поверит.

На сей раз она не фыркнула. Просто у нее сдавило грудь от решительности в ясных серых глазах Джоны. Убежденности. Уверенности в том, что других вариантов нет. И что она такая же, как все.

Боже, как ей хотелось его стукнуть! Бить в эту большую грудь, пока он все не поймет. Что их лето могло бы длиться вечно. Просто… им обоим… надо… этого… захотеть.

Эта мысль поразила ее, словно кто-то ударил по затылку. Казалось, обоюдного желания им вполне могло хватить. Но – как показывали события по другую сторону океана – такого желания никогда не бывает достаточно.

– Все… возможно, – проговорила она, едва не плача.

– Дорогая, – промолвил он, на сей раз так нежно, что она широко открыла глаза, чтобы остановить слезы. Он видел. Всю ее, насквозь, как всегда. Но вместо того чтобы сделать то, что было написано у него на лице, – то есть прижать большой палец к ее глазу, положить руки ей на плечи, ласково обнять, – он разочарованно хмыкнул и закрыл лицо руками. А потом сказал:

– Это было сумасшедшее лето. Но, как всякое лето, оно заканчивается. Тебе пора отправляться домой. Скоро ты все вспомнишь и не станешь себя корить за то, что уехала.

Эйвери мотнула головой, ее пальцы вцепились в металл за ее спиной.

Жизнь без Джоны будет не лучше, чем жизнь с ним. Она прекрасно знала это и без того, что недавно услышала от своей матери. Но его взгляд был таким уверенным, таким безапелляционным.

– Как тебе это пришло в голову? Расскажи мне. Я правда хочу понять, почему ты так решил… – Она стукнула кулаком себе по ребрам, однако боль и теснение в груди не проходили. – Может, хватит повторять одно и то же?

– Эйвери…

– Я серьезно. Не можешь остановиться? Просто быть честным?

Он взглянул на нее. Прямо в глаза. Увидел, как по ее щекам текут слезы обиды. Он смотрел ей в глаза, но даже не вздрогнул от ее боли. И сказал:

– Могу.

Затем он потянулся к ней, положил руки ей на плечи, поцеловал в макушку, оторвался от машины, схватил свою доску для серфинга и трусцой побежал к воде.

Но он не мог.

В день званого вечера Джона подумывал куда-нибудь уехать, чтобы не чувствовать себя так мерзко в преддверии ее отъезда. Ведь этим летом события развивались точно так же, как и в прошлый раз.

Выкинуть все из головы оказалось непросто. Два дня без нее вспоминались как кошмарный сон. Его словно акула укусила, отхватила кусок тела, а рану жгло соленым морским воздухом.

– Приближается шторм.

– Что?

Тим, стоя в дверях, поднял руки в знак капитуляции:

– Нора сказала, что ты не в духе. Я ее спросил: «Насколько? Сильнее, чем обычно?» Она ответила: «Щелкни по носу медведя – увидишь насколько».

Джона секунду сверлил его глазами:

– Кажется, это меня щелкнули.

Тим осторожно вошел в офис и сел.

– Не хочешь об этом поговорить?

– Если с первого раза не угадаешь…

– Эйвери, – грустно кивнул Тим.

Правильно угадал, но неправильно ответил. Джона слишком хорошо знал Тима, чтобы увиливать. Надо было говорить начистоту. Он потер руками лицо и посмотрел на воду. Солнце светило из-за густых облаков так ярко, что ему пришлось отвести взгляд.

– Она правда уезжает? – спросил Тим.

У Джоны дернулась щека.

– Сам знаешь, как организуется отдых туристов. Чтобы побольше тратили свои денежки. А мы с тобой благодаря этому получаем зарплату.

Тим помолчал, а затем сказал:

– Она обошла весь город. Со всеми попрощалась. И оставила маленькие подарки. – Тим протянул руку, у него на запястье поблескивал браслет. – У Роджера примерно такой же.

– Повезло Роджеру.

– А что она тебе оставила?

Понимание, что он, в свои тридцать с лишним лет, в который уже раз свалял дурака и все равно ничему не научился.

Джона заставил себя встать и снял с рыболовного крюка у двери ключи.

– Мне надо идти. Свидание. Скажи Норе, чтобы переключала звонки на мой мобильник.

Тим помахал рукой:

– Удачи, кэп.

Джона вылетел из офиса. Подчиненным хватило такта не донимать его расспросами.

Он и правда уехал по делу. Надо было сгонять кое-куда поблизости. Он нажал кнопку на дистанционном ключе, и тут же у его колен завертелся невесть откуда взявшийся Халл, с печальными глазами, словно понимая, что его ждет.

А возможно, он скучал по Эйвери. Казалось, все восточное побережье Австралии скучает по Эйвери.

Джона щелкнул пальцами, и Халл прыгнул на заднее сиденье. Джона включил зажигание, и ровный шум мощного двигателя немного поднял ему настроение. Он опустил стекла и пощелкал кнопками приемника, пока не нашел умиротворяющую мелодию. И поехал к ветеринару.

Намеревался сделать операцию великану Халлу.

Лучше было его кастрировать. Чтобы Петунии вместе с их хозяйками никогда больше не трепали ему нервы. Чтобы он смотрел на них как на пустое место.

На долю секунды Джона ему позавидовал. Конечно, операция – это слишком, но какую-нибудь таблетку он бы съел, лишь бы избавиться от постоянной боли в груди.

Взревев двигателем, машина вылетела на автостраду, ведущую к бухте.

К Эйвери. Да, она все еще была здесь – нежилась на пляже, пила коктейли из кокосовых орехов, которые ей так нравились, носила восхитительные купальники, радовалась жизни…

Когда они в последний раз виделись, она не смеялась и не улыбалась. Он был тверд. По необходимости. У нее витали мысли о продолжении их романа, однако он настроил себя на такую неумолимость, что едва не терял рассудок. Хотя готов был ради нее на то, чего не сделал бы никогда ни для одного человека на земле.

Но надо было покончить со всем этим раз и навсегда.