Город Ильеус - Жоржи Амаду

Сидя за столом рядом с женой, Фредерико подумал, даже с некоторым удовольствием, какой шум подняла бы Аугуста, если бы узнала, что он близок с Лолой. Но супруга ни о чём не догадывалась, она лишь смутно где-то что-то слышала о Пепе, но связывала его имя только с игорным домом; а страсти Фредерико к игре она даже потакала.

— По крайней мере, пока играет, не бегает за женщинами…

Но если бы она узнала, вот был бы скандал! Это было бы ужасно, она бы всю жизнь об этом говорила, откровенничала со служанками, жаловалась Тибурсио, хныкала по ночам. Это даже хорошо, что она приехала в фазенду, здесь она по крайней мере далеко от ильеусских старушек, у которых такой длинный язык и которым решительно нечего больше делать на свете, как только сплетни разводить да совать свой нос в чужие дела. А впрочем, для полковника Фредерико Пинто всё это особого значения не имеет. Пусть Аугуста хоть с ума сойдет, Лолу он всё равно не оставит. Вообразите себе: порвать с Лолой, чтоб удовлетворить оскорблённое самолюбие этого слона…

С тех пор как Фредерико увидел в цирке слона, он никогда уже не мог больше думать о своей жене, не вспоминая это странное животное. Единственное, что удерживало Фредерико от решительного разрыва, были дети — старшие, учившиеся в Баии, и малыши здесь, дома. Если бы не дети, он давно бы взял Лолу к себе и зажил бы с нею вдвоём в новом доме. Детей у него было восемь; было бы двенадцать, если бы четверо не умерли: трое ещё маленькими, а Карлос, самый старший, четырнадцати лет. Он умер от тифа как-то во время каникул. Если б не дети, Фредерико совершил бы это безумство, пусть потом говорят что хотят, ему решительно всё равно… Кстати сказать, достаточно провести с женой одну ночь, чтоб на свет появился новый ребёнок… Аугуста не боялась иметь детей, и они рождались каждый год… Только они ещё и привязывали полковника к дому, к жене; если бы де они — он бы все бросил и вырвал Лолу из рук Пепе.

Дона Аугуста ест молча. Она тоже задумалась. О Фредерико, о детях, о плантациях. О Рите, дочке Иринеу. Скверная девчонка, лезет к полковнику, это ясно… А он, конечно, не прочь… Иринеу, безусловно, подстрекает дочку, ему очень хочется, чтоб полковник с ней сошёлся, тогда у них будет много денег, они переедут в Пиранжи, ему будут каждую неделю платить за работу… Она к нему так и льнёт, это все видят… Грудь упругая, волосы приглаживает, а улыбка дерзкая, бесстыдная… Дона Аугуста так расстроена, что у неё даже аппетит пропал. Мальчики подрались за столом, каждый требует лучший кусок, дона Аугуста сердито закричала на них. Почему это Фредерико смеётся?

Наконец, не в силах больше сдерживаться, Аугуста сказала:

— Ты думаешь, я ничего не замечаю?

Полковник вздрогнул. Может быть, она и вправду что-нибудь знает?

— Да ты о чём?

— Всё об этом говорят… Девчонка эта, дочка Иринеу…

— Оставь, пожалуйста, глупости какие…

— Может быть, ты не замечаешь…

— Да что мне замечать-то?

— Она на тебя так смотрит, только что не прижимается к тебе. Тебе, конечно, это нравится…

Фредерико смеется:

— Оставь, пожалуйста… Ты со своей ревностью просто невыносима… Я даже не смотрю на нее… Оставь, пожалуйста…

В дверях показалась Рита, дочь Иринеу. Лицо доны Аугусты исказилось от гнева:

— Что тебе здесь нужно?

Девушка смущенно улыбнулась:

— Я хотела попросить вас, сеньора, может, дадите пару свечей, поставить в ногах у покойника…

В первый раз Фредерико пристально взглянул на молоденькую мулатку. Если бы не Лола, то стоило бы обратить внимание на Риту. Она недурна собой. Но у него есть другая женщина, красивая, утонченная, незачем ему возвращаться к мулаткам с плантаций. Голос доны Аугусты звучит резко:

— Нет у меня никаких свечей. Негру не нужно ни свечей, ни гроба… Подумаешь, новости какие…

— Мы его отпевать хотели… — изумилась Рита. Никогда ещё никто не отказывал в свечах для покойника.

Тогда только дона Аугуста вспомнила Ранульфо, его выкатившиеся глаза. Она внезапно вздрогнула всем своим грузным телом.

— Ступай… Я потом пришлю свечи с Эсмеральдой…

Рита, уходя, улыбнулась:

— Бог вас наградит за это…

Дона Аугуста повернулась к Фредерико:

— Разве я не говорила… Она придумала всю эту историю со свечами только затем, чтоб прийти сюда…

Полковник опять засмеялся:

— Оставь, пожалуйста… Она пришла просить свечи, а ты не захотела сделать благочестивое дело…

Он подумал с минуту, мысли как-то путались у него в голове:

— Милосердие никогда никому повредить не может… Бедным помогать надо…

Дона Аугуста оправдывалась:

— Да я сейчас пошлю свечи… Я только этой нахалке дать не хотела.

Тибурсио остановился в дверях, попросил разрешения войти:

— Всё какао удалось спасти, полковник…

Фредерико повернулся к жене:

— Пошли им водки тоже. А то у них, наверно, курить не на что…

Мягко стелется по земле ласковая тень плантаций. Солнце золотит большие листья деревьев какао. Ветви их тянутся в воздух, сплетаясь и обнимая друг друга, и кажется, словно одно гигантское дерево стелется то вверх, то вниз по холму, отбрасывая на многие сотни метров топазовую тень. Здесь всё — жёлтого цвета, лишь изредка, резким пятном, врываются в жёлтое марево островки зелени. Ползет по веткам желто-золотистый муравей пешишика, он уничтожает вредителей, угрожающих плодам какао. На деревьях распускаются золотистые молодые листочки и нежные бледно-желтые цветы, которые солнце осыпает огненно-золотыми брызгами. Пожелтели, сожженные лучами, слишком ранние плоды. А спелые, напоминающие золотые лампады старинных соборов, ослепительно сверкают под лучами солнца, проникающими сквозь тень плантаций. Жёлтая змея «папа-пинто» выползла погреться на тропинку, протоптанную ногами людей. И даже земля — грязь, превратившаяся в пыль под жарким солнцем, — тоже мутно-желтого цвета. Она покрывает голые ноги негров и мулатов, работающих на плантации, и потому ноги у людей желтые.

Спелые плоды светятся слабым золотистым светом, озаряющим самые темные уголки плантаций. Луч, пробиваясь сквозь листья, обрисовывает в воздухе желтые столбики пыли, которые ползут по ветвям, теряясь в небе над вершинами деревьев. Обезьяны жупара, всегдашние обитатели какаовых насаждений, с криком прыгают с ветки на ветку — тёмные грязно-желтые пятна на золотом фоне плантаций. Змея «папа-пинто» просыпается, вытягивает своё тело цвета яичного желтка и теперь кажется гибкой металлической палочкой. Её жадные жёлтые глаза неотрывно следят за шумной, весёлой стаей обезьян, прыгающих по веткам. Капли солнечного света льются сквозь листья какаовых деревьев, сливаясь в длинные лучи на земле, растекаясь по лужам бликами цвета чайной розы. Словно топазовый дождь, падая с неба на горячую пыль земли, превращается в розовые лепестки. Все оттенки жёлтого цвета можно увидеть на плантациях какао в тихое солнечное утро.