Мистические истории. Ребенок, которого увели фейри - Эдвард Фредерик Бенсон

href="ch2-141.xhtml#id293" class="a">[141].) Да будет мне известно мне, что Болонья – мать всех искусств и что особенно прославили ее братья Карраччи[142], ну и так далее. Дождь между тем все лил и лил.

«Сдается мне, сегодня я не доберусь до дому, – сказал священник, поглядев на тьму за окном. – Мой ослик – удивительное создание, второго такого нет на свете, совсем как человек. Скажешь ему: „Леоне, Леоне!“ – он вскинет копыта и станет на задние ноги, ну прямо акробат, честное слово. Однако даже ему, боюсь, не найти дорогу в такой темнотище, и колеса моей двуколки рано или поздно увязнут в какой-нибудь яме – что тогда? Придется заночевать здесь, ничего не попишешь. Но я-то ладно, а как быть синьору, ведь он к таким жалким условиям совсем не привык!»

«Положа руку на сердце, я бы с превеликой радостью остался, – ответил я, – будь я уверен, что никого не стесню».

«Он нас стеснит! Надо же удумать такое!» – послышалось со всех сторон.

«Значит, решено, – подытожил священник, очень довольный собой и своей ослиной повозкой, в которой он разъезжал по комичному обычаю ломбардских служителей церкви. – Утром все и поедем в город: я отвезу синьора, а вы – овощи на ярмарку».

Я не вникал в эти планы, меня занимало только одно: наконец я у цели! Там, за дорогой, заветная вилла, до нее рукой подать. А я провожу время с крестьянами в их светлой, беленой кухне, как будто все еще не нашел того, что искал! Молодой паренек очень робко, словно речь шла о великом одолжении, попросил меня нарисовать девушку, его невесту, прехорошенькую, надо сказать, со смешливым, подвижным лицом и золотистыми кудряшками. Я тотчас достал карандаш и начал набрасывать портрет, хотя, признаюсь, не с тем усердием, какого заслуживали эти добрые люди. Однако они, точно завороженные, обступили меня, шепотом обмениваясь впечатлениями, пока моя непоседливая модель позировала мне на большой деревянной скамье, ежесекундно ерзая и хихикая.

«Ну и ночка! – внезапно посетовал старик. – Хуже не придумаешь, да еще в канун Святого Иоанна!»

«А что это меняет?» – удивился я.

«Ну как же, – ответил старик, – не зря говорят, что в ночь на Иоаннов день мертвые встают из гроба».

«Какая ересь! – возмутился священник. – Кто тебе такое сказал? Где, в каком требнике, в каких пастырских посланиях архиепископа или святых Отцов Церкви хоть слово есть о привидениях?» – Его голос возвысился до инквизиторского праведного гнева.

«Как хотите, а это чистая правда, – стоял на своем старик. – Сам я, допустим, ничего такого не видел, и архиепископ, наверное, тоже, но я знаю тех, кто видел».

Священник уже собрался обрушить на упрямца поток суровой отповеди на местном диалекте, но я перебил его:

«Там, за дорогой, большой дом. Кому он принадлежит?»

Я с тревогой ждал ответа.

«Адвокату Барджеллини», – почтительно произнесла женщина.

Мне объяснили, что они его арендаторы, contadini, живут на его земле сельским трудом и присматривают за его имуществом; что адвокат Барджеллини баснословно богат и баснословно учен.

«Энциклопедист! – восхитился священник. – Все знает – юриспруденцию, искусство, географию, математику, нумизматику, гимнастику!» – Каждую область знания священник отмечал решительным взмахом руки.

Я был разочарован, но по инерции спросил:

«В доме живет кто-нибудь?»

«Нет, – ответили мне, – и не жил. Адвокат купил его двадцать лет назад у наследника некоего маркиза Негри, который умер в нищете».

«Маркиза Негри? – встрепенулся я: значит, я все-таки не ошибся. – Отчего же в доме не живут? И с каких пор?»

«О, с давних… с незапамятных… После деда маркиза Негри никто там не жил. Дом разваливается. Мы держим там садовый инструмент да мешки, а жить в нем нельзя – ни окон, ни ставен».

«Почему адвокат не приведет его в порядок? – не унимался я. – Мне кажется, что дом того стоит, он очень красив».

Старик открыл было рот, чтобы ответить, но священник зыркнул на него и быстро сказал:

«Здесь нездоровое место, все эти поля…»

«Нездоровое! – в сердцах воскликнул старик, разозлившись на священника за непрошеное вмешательство. – Нездоровое! Почитай шесть десятков лет живу здесь, и хоть бы у кого из нас голова заболела, не говоря про что другое. Нездоровое, скажет тоже! Не в том дело, просто скверна в нем, вот отчего никто не живет в этом доме».

«Удивительное дело! Уж не завелись ли там привидения?» – И я нарочито рассмеялся.

Слово «привидения» произвело магическое действие. Все итальянские крестьяне громогласно отрицают существование чего-либо подобного, если спросить их в лоб, хотя нередко, сами того не замечая, впадают в суеверие.

«Привидения! Привидения! – загомонили они. – Синьор, конечно, не верит в эти сказки? Крысы там завелись, это да – и во множестве. Чай, не привидения грызут каштаны и таскают кукурузу?»

Даже старик, всего минуту назад намекавший на нечисть в своей перепалке с церковником, быстро прикусил язык и развивать эту тему наотрез отказался. Хозяева определенно не желали говорить о привидениях, а я со своей стороны не желал о них слышать: в моем взвинченном состоянии, когда воображение мое и без того разыгралось, мне только не хватало повстречать какого-то пошлого призрака – развевающаяся простыня, лязг цепей и что там еще полагается… Нет уж, увольте! Меня преследовали видения иного порядка, и все время, пока я машинально рисовал портрет смешливой, зардевшейся от смущения крестьянской девчонки, то и дело поднимая взгляд на ее пышущее здоровьем, румяное, загорелое личико под цветастым шелковым платком, перед моим мысленным взором стояло совсем другое лицо, которое я видел ничуть не менее явственно, – смуглое, тоскующее лицо с этим странно пунцовым ртом и припудренными волосами… Крестьяне и святой отец болтали обо всем на свете, бойко перескакивая с предмета на предмет: урожай, виноградники, предстоящая ярмарка; политика – в совершенно фантастическом преломлении; обрывки исторических преданий – в еще более немыслимых трактовках, и прочее, и прочее, без умолку, с завидным добродушием, поразительным невежеством, детской бестолковостью, абсолютной серьезностью и метким скептическим юмором. Я старался принимать участие в их разговоре, смеялся и шутил изо всех сил. У меня и вправду отлегло от сердца, потому что к тому времени я надумал осуществить один абсурдный план; назовите его как хотите – крайним ребячеством или безрассудством, хотя мне самому казалось, что я рассуждаю с холодной головой, взвешивая все за и против, как нередко кажется тому, кто вознамерился сделать опасный или попросту глупый шаг в угоду своей внезапной прихоти. Я нашел виллу Негри и во что бы то ни стало проведу в ней эту ночь!

Должно быть, мной овладело сильнейшее душевное волнение, но